После Шоколадной Войны
Шрифт:
В какой-то момент она была пылкой и любвеобильной, а затем вдруг могла стать аккуратной и деловой.
Он завёл мотор. Он хотел, чтобы они вдвоём ехали вечно, без остановки, как можно дальше от Монумента и «Тринити», от Арчи Костелло и «Виджилса».
Кулак Картера изо всех сил ударился в стену. Незащищённые увесистой перчаткой голые костяшки глухо вонзились в штукатурку. Эхо этого удара волной разошлось по всему телу Картера, словно землетрясение, и в его глазах запрыгали «розовые зайчики». Однако боль показалась ему терпимой и даже
Картер осмотрел гимнастический зал. Ему всегда здесь нравилось. Боксёрское братство и запах - аромат прокисшего пота, покрывающего тело и затем впитываемого одеждой, и боксёрские груши, маты, мешки с песком и эти красивые гимнастические снаряды. Теперь всё было убрано, остались лишь пустые трибуны, баскетбольные щиты с пожёванными сетками, бесформенно свисающими с колец, и отсутствие ринга, разобранного и убранного навсегда. Картер почувствовал, как к нему возвращается гнев, перемешанный с печалью. Всё пропало из-за Арчи Костелло.
Он снова ударил кулаком в стену. К собственному удивлению, несмотря на сильную боль в суставах пальцев, он почувствовал себя лучше. Это был ответный удар, адресованный не только Арчи, но и всему окружающему миру, который смотрел на него лукавыми глазами и видел в нём лишь нападающего, который ломает бурную футбольную защиту, замыкающую вокруг него плотное кольцо, и не только всему этому миру, но и людям, сидящим в экзаменационной комиссии, от которых зависит, будет ли он учиться в Дейлтон-Колледже, специализированном на спортивном образовании. Туда принимают лишь таких парней, как Картер. Он был способным учеником, но удача улыбалась ему не всегда. Его даже ещё не приняли, и его дальнейшая судьба была ещё неопределенна. Ладно, он не был слишком одарён какими-либо талантами, но в усидчивости ему было не отказать. Время от времени его имя удостаивалось всяческих похвал. Но никто не знал его иначе, чем как футбольного нападающего. А было ли в нём что-либо еще? Да, было и должно было быть. И ему нужно было доказывать всем и каждому, что он больше, чем просто нападающий, когда все собираются вокруг него и ничего не делают.
«Мне нужно поговорить с Оби», - сказал он вслух, никому это не адресуя. В это время дня в гимнастическом зале он никого бы и не нашёл. В последнее время у него развилась привычка в полный голос разговаривать с самим собой, когда поблизости никого не было.
Он звонил Оби из телефонной будки, стоящей в главном коридоре на первом этаже напротив двери в кабинет Брата Лайна. От телефонной книги давно уже ничего не осталось, и ему пришлось искать записанный где-то номер телефона Оби. Дверь будки была сломана и выброшена на свалку. Пока в трубке повторялись гудки, глаза Картера смотрели вдаль, в конец коридора, где на стенде были выставлены спортивные награды. Когда он увидел выстроенные в ряд кубки и расправленные под стеклом грамоты, у него поднялось настроение.
Когда Оби снял трубку и ответил, то его голос показался Картеру тонким и пронзительным. Прежде они ещё ни разу не разговаривали друг с другом по телефону.
–
– спросил Оби.
– Визит епископа, вот что, - глубоко вздохнув, ответил Картер.
– Оби, мне кажется, что это ошибка.
На другом конце линии воцарила тишина.
– Арчи заходит слишком далеко, - продолжил Картер.
– Это уже через край.
– Всё, что связанно с Арчи - всегда через край. Ты лишь недавно это заметил?
– До этого никому нет дела, пока оно не выходит за рамки школы. Но это новое задание вовлекает епархию, например, а также священников из города, которые всегда приглашены как гости. Это - ошибка, Оби. Арчи собирается оскорбить епископа, а это грозит неприятностями и в большом количестве.
– И что с этим можно сделать?
– спросил Оби.
– Не знаю.
– Наверное, ты хочешь попробовать заставить Арчи изменить своё мнение.
Глубоко вздохнув, Картер притих, гадая, как далеко можно будет уйти с Оби. И его инстинкты подсказывали ему, что в последние дни Оби уж точно не дружил с Арчи, в отличие от того, как было раньше.
– Я не думаю, что Арчи в состоянии хоть как-то изменить «своё мнение».
– И что же ты думаешь?
– Брат Лайн.
Он слышал в трубке, как Оби резко набирает воздух, и то же время он сам оглядывался вокруг, словно, называя имя Лайна, он мог заставить его появиться. Но в коридоре было пусто.
– Мы пришли к тому, чтобы заставить Лайна отменить визит епископа, - сказал Картер.
На другом конце линии стало ещё тише. Оби, наконец, спросил:
– И как же мы это сделаем, Картер?
– в его голосе сквозил сарказм.
– Это как раз то, о чём я хочу с тобой поговорить. Надо полагать, что две головы лучше, чем одна, правильно?
– Иногда.
– Иногда?
– переспросил Картер, внезапно заволновавшись. Возможно, он недооценивал Оби, или Оби всё-таки доверял Арчи.
– Ты, наверное, меня не расслышал. Разве ты не согласен со мной, что план Арчи на день визита епископа - ошибка?
– Ладно, ладно, - с гневом и нетерпением произнёс Оби.
– Смотри, меня тошнит от Арчи Костелло, и я также устал от всех его заданий, но поднимать мятеж, пожалуй, не стоит.
– Я вообще не говорю о мятеже. Я думаю о небольшом плане, о том, чтобы визит епископа не состоялся.
В трубке прозвучал глубокий выдох:
– Я не знаю, Картер. Мне не хочется пересекаться с Лайном. Возможно, стоит поступить иначе…
– Подумай об этом.
– Я подумаю, - пауза.
– Смотри, мне пора уходить. Поговорим позже, - и тут же положил трубку, словно только и ждал этого момента.
Повесив трубку на рычаг, Картер нахмурился. Он вслушался в звон монет внутри аппарата. Ему хотелось, чтобы его монета вернулась, но этого не произошло. Он знал, что от Оби он уже не зависит. У Оби были его собственные проблемы: его мозг был занят его Лаурой Гандерсон. Картер понял, что он уже не зависит ни от кого. Только сам от себя.
Выйдя из будки, он осознал весь окружающий его вакуум. Наслаждаясь смыслом одиночества, Картер подошёл к стеклянному шкафчику, уставленному - сверкающими серебром и золотом спортивными призами и статуэтками, говорящими о победах «Тринити» на футбольном поле или на боксёрском ринге.
Его гипнотизировал жар трофеев, которые сияли в ласкающем их коридорном свете. Даже если он никогда не поступит в колледж и не выступит на ещё каком-либо состязании, то они останутся символами его заслуг. Ничто, никто и никогда не сможет их у него отобрать -