После Шоколадной Войны
Шрифт:
– В чём?
– В том, чтокаждый думает, что именно его дерьмо хорошо пахнет, - сказал Арчи глядя вдаль.
Картер нахмурился, оглянулся на парней, устремившихся к автобусам и к машинам, которые срывались с места на стоянке, скрипя тормозами и визжа резиной, или на начавшийся безумный импровизированный футбольный контакт на лужайке перед школой.
– Это - история жизни, Картер, и всё происходит так, как люди привыкли это делать, - пауза. – Ведь тебе нравится запах собственного дерьма, не так ли?
– Бог мой, Арчи… - начал возражать Картер, но он не находил подходящих слов, он не знал, что на такое можно ответить. Несколько минут тому назад он склонял голову в молитве
– Подумай об этом, Картер, - сказал Арчи. Он подтянулся, зевнул и пошёл. Он не попрощался. Он никогда и ни с кем не здоровался и никогда не прощался.
Арчи пересекал лужайку, легко просачиваясь через толпу учащихся. Зная о его присутствии, они освобождали ему дорогу, расступались, чтобы дать ему пройти.
«Каждый думает, что именно его дерьмо хорошо пахнет».
Голос Арчи эхом отдавался в сознании Картера.
«Тебе ведь нравится запах собственного дерьма, не так ли?»
Ладно, ладно.
Было бы ещё что-нибудь кроме этого.
И было. Но что, Картер не мог себе объяснить.
Дэвид Керони ждал, когда он останется дома один. Его отец все еще задерживался на работе в «Хенсен-Транспортейшн-Компани», где он был управляющим по перевозкам, а мать уехала в центр города за покупками вместе с его братом Энтони, который был заядлым теннисистом, и, естественно, ему была нужна новая ракетка. И мать не могла не воспользоваться этой поездкой, чтобы сделать ещё какие-нибудь покупки для своих целей, в то время как Энтони будет ходить по спортивным магазинам. Каждый раз она составляла длинные списки того, что нужно купить. Так или иначе, Дэвид знал, что, по крайней мере, пройдёт час или полтора, прежде чем они вернутся домой. Времени было достаточно.
Когда этим утром его разбудил будильник, он ещё не знал, что этот день настал. Но то, что он должен был совершить, не было результатом внезапного решения. Он знал, что где-то в этом году его жизнь должна оборваться, вероятно, где-нибудь летом, когда медленно потекут дни, недели и месяцы. Он не был до конца уверен, что в нём созрела эта идея. Но он уже точно знал, что должен закончить это отчаянное стечение обстоятельств, в которое превратилась его жизнь. И что в скором времени это произойдёт, и всё закончится. Закончится тоска, душевное опустошение, с которым он куда-то устало тащился без какой-либо цели, словно свалившись с неизвестной планеты, невидимой и недосягаемой, без аппетита или желаний. Пустота, недосягаемость, одиночество, нелюбовь. Забавно. Он только знал, что если он покончит этой жизнью, то всё тогда станет на свои места. В нужный момент, в нужное время.
И вот он настал - этот день и этот час.
Ему показалось, что он на лёгком дыхании поднялся к себе наверх, аккуратно разложил все учебники на столе около своей кровати. Он вяло рассматривал их, понимая, что сегодня вечером у него не будет никакой необходимости делать домашнее задание, отметки за которое уже не имели никакого значения. Это заставило его улыбнуться, но улыбка была без радости и тепла. На протяжении всех прошедших недель, он продолжал делать домашнее задание, есть, принимать душ, мылить шампунем волосы, ждать школьный автобус, отвечать на уроках, разговаривать с одноклассниками и с членами семьи,
Всё же иногда что-то нарушало эту водную гладь, словно он появлялся из глубины вод на солнечный свет, на мгновение остановив время, он мог увидеть нечто смешное, его жизнь потеряла какой-либо смысл, как и само письмо. (Конечно, само по себе письмо было бессмысленным, хотя использование самого слова «письмо» было хитрой и скрытой подменой реальности.) И когда взрыв солнечного света снова прекращался, он снова погружался в глубины бесплодной, суровой жизни, какую он теперь её знал, без солнца, без неба, без всего. Некуда идти и негде скрыться.
Он в последний раз осмотрел свою комнату и вспомнил стихи, которые когда-то однажды выучил наизусть:
И каждый час с любовью смотришь
На всё прекрасное вокруг…
Его стереопроигрыватель, который никогда у него не умолкал, теперь создавал лишь музыкальный фон - для маскировки. Он делал вид, что музыка что-то для него значит. Книги были аккуратно выставлены у него на полке, а те, что в мягкой обложке, были хорошо обёрнуты. Раньше он не открывал их неделями, а теперь он снова и снова заставлял себя читать и перечитывать самые любимые свои произведения. Он вздыхал, думая обо всей той фальши, которая должна была исходить от него, чтобы его действия выглядели обычными. Он остерегался того, чтобы в его семье не узнали и не заподозрили. Он говорил, слушал, действовал, приносил из школы отличные оценки, но всё это время держал в себе одну маленькую тайну. Его глаза теперь цеплялись за плакаты, расклеенные на стенах его комнаты. Какой же глупостью на самом деле они были исписаны: «После дождя на небе будет радуга…» Слова. Бессмысленность. Гласные и согласные. Буквы. Двадцать шесть букв алфавита. И одна из них несущая фатальный исход. И не стоит теперь об этом думать. «И каждый час с любовью смотришь…»
Он начал раздеваться. Снял рубашку и штаны. Положил их аккуратно на кровать. Стянул с себя носки и сморщился от исходящего от них запаха прелых ног, которые у него потели даже в самый холодный зимний день. Снял с себя синие клетчатые трусы, стащил с себя через голову футболку и бросил всё это в корзину для грязного белья. Он стоял голым, и ему стало немного холодно. И ещё раз он избежал своего отражения в зеркале размером в полный человеческий рост, которое висело около двери в ванную. Он избегал своего отражения месяцами, радуясь тому, что ему ещё не надо было бриться.
Он был необычно спокоен и ходил почти на цыпочках. И он снова почувствовал, как усиливался приятный ветерок, но это происходило в нём самом, а не снаружи. И это было больше чем спокойствие, он чувствовал вялую сонливость, и он плыл по невидимому течению к своей неизбежной цели. Он думал и о других способах уйти из жизни, но отверг их. Он прочитал немало книг в библиотеке, изучил статистику, открывал энциклопедию и многое вычитал оттуда, пролистал газетные подшивки за последние несколько месяцев, и к собственному удивлению его удовлетворило то, как часто свершаются акты самоубийства, и, наконец, он остановился на самом подходящем из них - для него.