После войны
Шрифт:
Пройдя за ограду, Льюис сделал для себя заметку – убрать наконец колючую проволоку. Кого и что она удерживала, он не понимал, но Контрольная комиссия, похоже, считала, что колючка убережет от орд извергов – от «Вервольфа», продолжающего партизанское сопротивление, от одичавших детей, от хищных немок, охочих до мужчин. А то и от зверья, давным-давно сбежавшего из зоопарка, но, по слухам, все еще бродившего поблизости. Колючая проволока, которой окружили себя власти, превратила самих британцев в животных, а местные жители были посетителями зоопарка, что корчат рожи чужеземным тварям из-за железной ограды.
Капитан Уилкинс уже изучал за столом какую-то книжицу.
– Доброе
– Доброе утро, сэр.
– Что читаете?
– «Германский характер» бригадира Ван Катсема. Контрольная комиссия требует, чтобы мы все с ней ознакомились. Хотят, чтобы мы, прежде чем все тут налаживать, разобрались с некоторыми опасными чертами германского характера. Правильно пишет. Вот, например: «Внешних проявлений ненависти может и не быть, но ненависть никуда не делась, она бурлит под поверхностью, готовая прорваться во всей своей жестокости и горечи. Помните: этот народ не знает, что он побежден».
Льюис не спешил садиться, за столом он чувствовал себя в некотором смысле бездельником.
– Уилкинс, – он глянул на заместителя с едва скрываемым раздражением, – вы давно здесь?
– Четыре месяца, сэр.
– Со сколькими немцами вы разговаривали?
– Нам не разрешается с ними разговаривать, сэр…
– Но с кем-то вам, должно быть, приходилось говорить. Вы их видели. С кем-то встречались.
– С одним или двумя, сэр.
– И что вы чувствуете, когда встречаетесь с ними?
– Сэр?
– Вы их боитесь? Ощущаете их ненависть? Смотрите на них и думаете, что от восстания этих людей отделяет всего один только выстрел? Что они только ждут сигнала, чтобы сбросить нас?
– Трудно сказать, сэр.
– А вы постарайтесь. Видели тех людей у ворот? Вы смотрите на этих бездомных бродяг, худых, с нездоровым цветом кожи, вонючих? Вы смотрите, как они кланяются, заискивают, выпрашивают еду и кров, и думаете: господи, да, я должен напоминать этим людям, что они проиграли?
Уилкинс молчал, но Льюис и не ждал ответа.
– Я пока еще не встретил ни одного немца, который верил бы, что он не побежден. Думаю, они все с облегчением приняли этот факт. И основное различие между нами и ними в том, что их решительно и бесповоротно отымели, и они это знают. А вот мы привыкнуть к этому никак не можем.
– Сэр. – Уилкинс отложил брошюру. Лицо у него сделалось обиженное. Он прежде не слышал в голосе командира такой резкости.
Льюис поднял руку в извиняющемся жесте. Он не жалел о своих словах, разве что чуточку об их излишней категоричности, виной которой – раздражение, копившееся в нем после приезда Рэйчел. Он плохо спал, и хотя говорил себе – да и Рэйчел, – что просто слишком долго довольствовался холодными постелями в реквизированных отелях, правда была в другом: их воссоединение не принесло того, на что он надеялся. Льюис рассчитывал, что жена привыкнет к новому окружению с такой же легкостью, с какой привыкла к их первому дому, мрачному и серому, в Шрайвенхеме. Когда-то Рэйчел быстро приспособилась к изменившимся обстоятельствам, но здесь все вызывало у нее неприязнь. В том числе и он. Смерть Майкла оказалась слишком тяжким бременем, и он сам только осложнил все – сначала не теми словами, а потом молчанием. На работе он красноречив и убедителен, а с Рэйчел… Он даже не знал, как к ней подступиться. Две недели, и ни одного «момента».
Конечно, Уилкинс тут ни при чем, его это никак не касается.
– Предлагаю почаще выходить на улицу. Встречаться с людьми. Это лучшее средство от всякой теоретической трескотни. Вам нужно познакомиться с реальной обстановкой, а сидя в комендатуре, это невозможно.
– Сэр…
В дверь постучали, в комнату просунулась круглая голова капитана Баркера. Безошибочно уловив атмосферу, он предпочел не входить.
– Сэр, женщины готовы встретиться с вами.
– Хорошо. Спасибо. Сколько их?
– Я сократил до трех.
– Как вам такое удалось?
– Отобрал самых симпатичных, сэр.
Льюис скупо улыбнулся. Британская зона, возможно, и стала Меккой для неудачников – колонизаторов, не нашедших себе применения в Индии, авантюристов, незадачливых чиновников и оставшихся без дела полицейских, – но и здесь попадались настоящие жемчужины. Такой жемчужиной и был Баркер, работавший не покладая рук и при этом не терявший оптимизма. Он не искал мелкой выгоды и не бежал от неудач; он приехал в Германию ради разнообразия и не выказывал самонадеянности и самоуверенности, характерных для прибывающей сюда новой офицерской поросли. Присутствие в дерьме такого брильянта обнадеживало и самого Льюиса.
– На английском говорят хорошо?
Баркер оглянулся, давая понять, что женщины где-то неподалеку.
– Все говорят бегло. Я сократил список, попросив назвать как можно больше английских футбольных команд. Одна даже знает клуб «Александра Крю» [21] .
– Думаете, служба разведки использует столь же изощренные методы?
– Конечно, нет, сэр. Разведка выбирает тех, что пострашнее.
Первой вошла та, что назвала клуб «Александра Крю». Льюис поднялся и проводил ее к стулу напротив своего стола. Передвинул стопку папок, метавших видеть женщину. В шляпке с полями и бархатном платье она напоминала аристократку-суфражистку. Впечатление усиливали армейские ботинки определенно большего, чем нужно, размера. Лицо широкое, угловатое, густые брови; глаза необычного желтовато-зеленого оттенка, волчьи глаза, смотрели одновременно и на Льюиса, и сквозь него. В первый момент ему даже показалось, что они уже встречались где-то, и, хотя это было не так, он покраснел, точно подумал о чем-то постыдном. Взяв себя в руки, он пробежал глазами наспех напечатанный Баркером отчет.
21
Футбольный клуб из городка Крю, назван в честь королевы Александры, за всю свою историю ни разу не выбивался в высший дивизион.
– Урсула Паулюс. Родились 12 марта 1918-го. Висмар?
– Да. Правильно.
Определить возраст переживших войну людей непросто. Потери, лишения, плохое питание состарили всех, особенно женщин. Морщинки были глубже, волосы тускнели, утрачивали блеск и цвет. В лице сидевшей перед ним немки Льюис видел мудрость и страдание, обычно неведомые в двадцать восемь лет.
– Вы с острова Рюген?
– Да.
– Как добрались до Гамбурга?
– Пешком. – Она посмотрела на свои ботинки. – Извините. Обувь получше я еще не раздобыла.
– Я принимаю решение не на основании вашего наряда, фрау Паулюс. Где вы выучили английский?
– На острове, в школе.
– Вы не захотели остаться на Рюгене?
Она покачала головой.
– Из-за русских? – догадался Льюис.
– Они не очень хорошо обращаются с немецкими женщинами.
– Слабо сказано.
– Это… эвфемизм? – спросила она, уточняя, правильно ли употребила это слово.
Он кивнул. Толковая, как говорят американцы.
– Говорите по-русски?
– Немного.