После
Шрифт:
Голова Хардина откидывается, он глубоко дышит, а я сижу у него на коленях, не зная, что делать. Через некоторое время его глаза открываются, и он поднимает голову, глядя на меня. На лице его появляется расслабленная улыбка, и он наклоняется вперед, чтобы поцеловать меня в лоб.
– Я никогда так не кончал, – говорит он, и я краснею.
– Все так плохо? – спрашиваю я, пытаясь встать на ноги, но он останавливает меня.
– Что? Нет, все хорошо. Просто обычно бывает нечто большее.
Чувствую укол ревности.
– О чем ты думаешь? – спрашивает он, но я качаю головой.
Не хочу рассказывать о ревности. Это глупо, и я не хочу об этом говорить.
– Ну же, давай, Тесса, расскажи, – говорит он, но я снова молчу.
В совсем не свойственной ему манере Хардин хватает меня за бедра и начинает щекотать. Я хохочу, спрыгиваю с него и падаю на мягкую кровать. Он щекочет меня до тех пор, пока я уже не могу смеяться. Его смех заполняет комнату – и это самый красивый звук, который я когда-либо слышала. Я никогда такого не слышала. Несмотря на все недостатки, массу недостатков, я считаю, что мне повезло увидеть Хардина в такой момент.
– Хорошо, хорошо! Я расскажу! – визжу я, и он останавливается.
– Правильное решение, – говорит он. Но взглянув вниз, добавляет: – Погоди немного. Мне надо поменять трусы.
Я краснею.
Глава 34
Хардин подходит к комоду, открыв верхний ящик, достает пару сине-белых клетчатых боксеров и с отвращением их разглядывает.
– Что? – спрашиваю я, кладя голову на локти и глядя на него.
– Отвратительные трусы, – говорит он.
Я смеюсь, но все же я рада, что мои сомнения, есть ли в шкафу какая-либо одежда, успешно развеяны. Должно быть, мать Лэндона или отец Хардина купили для него одежду. Печально, что они заранее покупали одежду и заполняли шкаф, надеясь, что когда-нибудь Хардину пригодятся эти вещи.
– Не такие уж и плохие, – говорю я, и он морщится.
Вряд ли они лучше его обычных черных трусов, но я не могу представить себе что-то, что ему совсем не пойдет.
– Ладно, нищие не выбирают. Я на минуту, – отвечает он, выходя из комнаты в одних только мокрых трусах.
О боже, что если Лэндон увидит его в таком виде? Мне будет очень стыдно. Надо бы с утра первым делом найти Лэндона и все объяснить. Но что я собираюсь сказать? Что это не то, что он подумал. Что мы просто болтали, а потом я решила остаться на ночь, как-то оказалась в одних трусах и футболке, а потом удовлетворила его руками, как могла? Ужас.
Я ложусь головой на подушку, уставившись в потолок. Хочется встать и проверить входящие на телефоне, но потом решаю этого не делать. Меньше всего мне сейчас хочется читать сообщения от Ноя. Он наверняка в панике, но, честно говоря, пока он ничего не сообщает маме, мне все равно. А если быть совсем честной с собой, с тех пор, как первый раз поцеловала Хардина, я не чувствую к Ною ничего.
Я знаю, что люблю Ноя; я всегда его любила. Но я спрашиваю себя, люблю ли я его как друга или того, с кем я могу провести всю жизнь, и что, если я люблю его только потому, что он такой надежный. Он всегда был таким, формально мы очень друг другу подходим; но я не могу игнорировать свои чувства к Хардину. Раньше я ничего подобного не чувствовала. И не только когда мы в объятиях друг друга; в моем животе порхают бабочки от одного его взгляда, я отчаянно желаю видеть его даже тогда, когда просто дымлюсь от злости, а главное, он вторгается в мои мысли, даже когда я изо всех сил стараюсь убедить себя, что его не люблю.
Хардин прочно засел в моем сердце, сколько бы я ни пыталась это отрицать. Я в постели с ним, а не с Ноем. В этот момент дверь открывается, и я выбрасываю все это из головы. Передо мной – Хардин, смеющийся, в чистых трусах. Они ему немного велики, и гораздо длиннее, чем старые, но он выглядит в них великолепно.
– Мне нравится, – улыбаюсь я.
Он смотрит на меня, перед тем как погасить свет и включить телевизор. Затем ложится рядом.
– Итак, что ты собиралась мне сказать? – спрашивает он.
Меня передергивает. Я надеялась, что он не будет поднимать эту тему.
– Чего ты стесняешься, ты же только что довела меня до оргазма, – шутит он и придвигается ближе.
Я прячу лицо в подушку, и он смеется.
Я поворачиваюсь к нему, и Хардин заправляет мне волосы за ухо, мягко целуя в губы. Он впервые целует меня так нежно, и такой поцелуй приятнее, чем когда мы целовались с языком. Хардин кладет голову на подушку и переключает канал. Мне хочется, чтобы он обнимал меня, пока я не засну, но, кажется, Хардин – из тех парней, кто не очень любит нежности.
«Я хочу быть лучше для тебя, Тесс». Эти слова звучат в моей голове, и я спрашиваю себя, правду ли он говорил или просто был сильно пьян.
– Ты еще пьян? – спрашиваю я и кладу голову ему на грудь.
Хардин напрягается, но он не отталкивает меня.
– Нет, кажется, наш маленький скандал во дворе меня протрезвил.
Одной рукой он держит пульт, а другая висит в воздухе, точно он не знает, куда ее пристроить.
– Ну, хоть что-то хорошее из этого вышло.
Он поворачивает голову и смотрит на меня.