Последнее дело Трента
Шрифт:
– Мы, безусловно, не смогли бы жить с уютом и комфортом в Англии на его и мои деньги, – заметила она не без колкости. – У него в то время практически ничего не было… Боже мой, мистер Трент! – воскликнула она, глянув на его лицо. – Разве я сказала что-то ужасное? Ведь вы должны бы знать… Я думала, каждый уж теперь знает… мне так часто приходится объяснять… если я вновь выйду замуж, я потеряю все, что мой муж мне оставил.
Трент замер. Увидев побелевшие его пальцы на подлокотнике, она подумала, что он похож на человека, приготовившегося перенести боль под ножом хирурга.
– Я ничего не знал об этом.
– Верю, –
– Без сомнения, – мрачно подтвердил Трент. – А во-вторых?
– А! – рассмеялась она. – «Во-вторых» волнует меня еще меньше. Я до сих пор не встретила мужчины, достаточно глупого, который бы захотел жениться на вдове с эгоистичным нравом, расточительными привычками, любящей роскошь и ничего не имеющей за душой, кроме того малого, что оставил отец.
Она грустно покачала головой.
– О небо, так у вас ничего нет! – радостно откликнулся Трент. – Тогда я, я скажу… Посмотрите на меня! – неистово говорил Трент. – Это зрелище века! Вот человек, которые говорит: он любит вас и просит вас отказаться от идиотского богатства ради того, чтобы быть с ним.
Она спрятала лицо в ладонях. Он слышал ее прерывистые слова: «Пожалуйста… не надо так…»
А он уже не мог сдержать себя.
– Позвольте мне сказать все, прежде чем я покину вас. Я сознаю всю странность моей выходки, но я рискну. Я хочу облегчить свою душу, она требует открытого признания. Это правда. Вы взволновали меня в ту самую минуту, когда я впервые увидел вас – вы этого не знали, вы сидели у обрыва скалы в Марлстоне… Тогда и позже, когда я проходил мимо этой скалы, казалось, все живое здесь пело о вас, озаренной солнцем, овеянной ветром. И эта песня осталась во мне… Но были еще минуты, когда я сопровождал вас из отеля к дому, ваша рука была на моей руке; что тогда случилось? Я только знал, что никогда не забуду этого прикосновения… До того дня я любовался вами, как любуются прелестью тихой заводи, но тогда я почувствовал таинственные глубины, из которых мне нужно выбраться. На следующее утро я пришел к вам со своим вопросом, измученный сомнениями и опустошенный, и когда увидел вас взволнованной, страдающей, страдающей самой тяжкой болью женщины одиночеством и непониманием в семье, ярость поднялась во мне, и она требовала, чтобы я сказал вам то, что наконец говорю сейчас: что жизнь никогда не будет полной для меня без вашей любви, что, может быть, и я стану необходимым для вас.
– Остановитесь! – вскрикнула она, тяжело откинув голову. – Вы не имеете права… Вы не должны так говорить со мной!.. Вы говорите, как мальчишка… Что случилось с вами? – Она почти рыдала. – Где… где ваша сдержанность?
– Улетучилась! – обреченно сказал Трент. – Улетучилась. И я последую за ней через минуту. – Он жестко брал себя в руки. – Я бы никогда не сказал этого миллионерше… Теперь моя совесть спокойна, я высказал все, и ваше право выгнать меня… Я действительно произнес речь, не предназначенную для научного бюллетеня… Я сказал, что люблю вас, уважаю вас и никого нет для меня дороже в мире. Теперь разрешите мне уйти.
Но она протянула к нему руки.
Глава 14
ТРЕНТ
– Если вы настаиваете, – сказал Трент, – пусть будет по-вашему. Я предпочел бы писать в одиночестве, а если это нежелательно, принесите мне лист чистой почтовой бумаги. И оцените жертву, которую я приношу. Я никогда не любил писать писем… Так что я должен написать? Сравнить ли мне его с солнечным днем?
– Напишите о том, что чувствуете, – сказала она. Он покачал головой:
– Единственное, о чем мне хотелось бы говорить последние сутки встречному и поперечному – мужчине, женщине, ребенку:
Мабель и я помолвлены… Но это не лучшее начало для официального, если не сказать – зловещего письма… Я уже написал: «Дорогой мистер Марлоу». Что дальше?
– Я посылаю вам рукопись, – подсказала она, – с которой, думаю, вас следует ознакомиться…
Он отослал ее к роялю и через несколько минут вручил плотно исписанный лист бумаги. Взяв письмо, миссис Мандерсон прислонилась к его плечу и вслух прочла следующее:
«Дорогой мистер Малоу!
Вероятно, вы помните, что мы с вами встречались при довольно неприятных обстоятельствах в июне прошлого года в Марлстоне.
Мне было поручено, как представителю прессы, произвести независимое расследование обстоятельств смерти Сигсби Мандерсона. Я выполнил поручение и пришел к определенным выводам. С моими заключениями вы можете ознакомиться по прилагаемой рукописи, которая написана как отчет для газеты „Рекорд“. По причинам, говорить о которых нет необходимости, я решил свое расследование не предавать гласности. Кроме вас, с материалом ознакомлены только двое…»
– Двое? – спросила миссис Мандерсон.
– Второй – ваш дядя. Я нашел его прошлой ночью и рассказал всю историю. Я должен был это сделать, потому что когда-то обещал держать его в курсе дела. Он тонкий советчик, и я хотел бы видеть его рядом, когда буду говорить с Марлоу.
Она вздохнула.
– Да, конечно, дядя должен знать правду. Как бы я хотела, чтобы весь этот ужас скорее кончился! Я с нетерпением жду мига, когда вы удовлетворите свой пытливый ум и выясните все, что вас интересует.
Она продолжала читать:
«Недавно мне стали известны факты, изменившие мое решение, поэтому и возникла необходимость просить вас о неофициальной встрече. Я не вижу причин, почему бы нам не сделать этого.
Надеюсь, вы подскажете мне место встречи. Если не возражаете, я готов предложить свою гостиную в отеле. В любом случае я просил бы вас согласиться на присутствие мистера Копплса, которого вы, вероятно, помните и который знаком с моими записями.
Уважающий вас Филипп Трент».
– Какое жесткое письмо! – сказала миссис Мандерсон.
– Думаю, не стоит посылать его по почте, – ответил Трент. – Надо отправить с посыльным и передать в руки Марлоу. Если он отсутствует, оставлять письмо не надо.
Она кивнула.
– Я организую это, – сказала она. Когда миссис Мандерсон вернулась, он сидел в музыкальном салоне. Она опустилась подле него на ковер.
– Скажите мне что-нибудь, Филипп, – сказала она.
– Если это что-нибудь из того немногого, что я знаю.
– Когда вы говорили прошлой ночью с дядей, вы сказали ему… о нас?