Последнее королевство
Шрифт:
– Все, чего мы хотим, – повторял он снова и снова, – это мира. Он нужен и вам, и мой долг дать мир своей стране. Значит, вам придется уйти.
Его священники, в том числе Беокка, записывали каждое его слово, заполняя драгоценные листы пергамента бесконечными рядами букв. Должно быть, они собрали чернила со всего Уэссекса, чтобы записать эти переговоры, но я сомневаюсь, что кто-нибудь когда-нибудь прочитал все их записи.
Переговоры длились не весь день. Альфред настоял, чтобы они начинались только после того, как он посетит церковь, и делал перерыв в полдень на очередную молитву,
Не желая рисковать этим выкупом, Хальфдан заявил, что пока останется в Редингуме, куда Альфред должен будет ежедневно присылать три повозки сена и пять возов ржи. Когда же серебро будет выплачено, пообещал Хальфдан, корабли вернутся в Темез и Уэссекс освободится от язычников. Альфред не соглашался на пребывание датчан в Редингуме и требовал, чтобы они ушли к Лундену, но в конце концов, желая добиться мира, сказал, что датчане могут остаться.
Итак, мир был заключен, и каждая сторона принесла в этом самые торжественные клятвы.
Я не видел завершения переговоров, и Брида тоже. Мы присутствовали на них почти все дни – служили глазами Равну в большом римском зале, но когда нам становилось скучно, вернее, когда Равну надоедало слушать наше нытье, уходили в купальню плавать. Я полюбил эту купальню.
Мы были в ней и в предпоследний день переговоров – вдвоем в большом гулком помещении. Мне нравилось стоять в том месте, где из дырки в камне била вода, нравилось, как она стекает по моим длинным волосам, и я как раз стоял под струей с закрытыми глазами, когда услышал крик Бриды. Я открыл глаза – и тут меня схватили за плечи сильные руки. Я был скользким от воды и вывернулся, но человек в кожаном плаще прыгнул в ванну и снова схватил меня, приказав молчать. Еще два человека, обойдя купальню, длинными шестами прижали Бриду к борту.
– Что вам… – начал я по-датски.
– Тише, мальчик, – ответил один из них.
Это был англосакс, а всего их было с дюжину. Они выудили нас, мокрых и голых, из воды, завернули в большие дурно пахнущие плащи, захватили нашу одежду и потащили куда-то. Я начал звать на помощь и получил за это удар по голове, который мог бы свалить быка.
Нас перекинули через седла, некоторое время длилась скачка, и только на вершине большого холма, поднимающегося на юге от Батума, с нас сняли плащи. На холме нас встречал сияющий Беокка.
– Ты спасен, лорд! – сказал он мне. – Хвала Всемогущему Богу, ты спасен! И вы, моя госпожа, – прибавил он, обращаясь к Бриде.
Я молча таращился на него. Спасен? Скорее, похищен. Брида поглядела на меня, я – на нее, и она едва заметно покачала головой, словно говоря, что нам лучше молчать. Во всяком случае, я воспринял ее знак именно так и ничего не ответил Беокке, который велел нам одеться.
Раздеваясь, я сунул свой амулет и браслеты за пояс и теперь не стал их вынимать. Беокка потащил нас к ближайшей церкви, обычной деревянной лачуге с соломенной крышей, размером не больше свинарника, и там вознес благодарность Господу за наше благополучное прибытие. Затем привел нас в соседний с церковью большой зал, где представил жене Альфреда Эльсвит, которую сопровождали дюжина женщин, в том числе три монашки, и двадцать воинов в полном вооружении.
Эльсвит оказалась маленькой женщиной с мышино-серыми волосами, маленькими глазками, небольшим ртом и решительно выдвинутым подбородком. По подолу ее голубого платья с широкими рукавами серебряными нитками были вышиты ангелы, на шее висел тяжелый золотой крест. Рядом с ней в колыбели лежал младенец, и только потом, гораздо позже, я сообразил, что то была Этельфлэд; итак, увидев ее в первый раз, я даже не подозревал, что это она. Эльсвит приветствовала меня с сильным мерсийским акцентом, расспросила о родителях и сообщила, что мы с ней родня, поскольку ее отец, мерсийский олдермен Этельред, – кузен недавно почившего Этельвульфа, чье тело я видел под стенами Редингума.
– Теперь о тебе, – повернулась она к Бриде. – Отец Беокка сказал, ты племянница святого короля Эдмунда?
Брида молча кивнула.
– Но кто твои родители? – спросила Эльсвит, нахмурясь. – У Эдмунда не было братьев, а обе его сестры монахини.
– Хильд, – ответила Брида.
Я знал, что так звали ее тетку, которую она ненавидела.
– Хильд? – Эльсвит была озадачена, более того, у нее зародились подозрения. – Ни одну из сестер славного Эдмунда не звали Хильд.
– Я ему не племянница, – негромко призналась Брида.
– Ага.
Эльсвит подалась на стуле вперед, на ее треугольном личике отразилось удовлетворение, какое испытывают некоторые люди, уличая лжеца.
– Но меня учили называть его дядей, – к моему изумлению продолжала Брида.
Мне показалось, что она ставит себя в весьма затруднительное положение, признаваясь во лжи, но оказалось, что она плетет новую ложь.
– Мою мать звали Хильд, у нее не было мужа, и она требовала, чтобы я называла короля Эдмунда дядей, – проговорила она тихо, испуганным голосом. – Ему это нравилось.
– Нравилось? – засопела Эльсвит. – Почему?
– Потому что, – сказала Брида, заливаясь румянцем.
Понятия не имею, как она сумела покраснеть, но она все-таки покраснела, потупила глаза, и вид у нее был такой, словно она вот-вот разразится слезами.
– Ага, – снова проговорила Эльсвит, догадываясь, на что намекает девчонка, и в свою очередь заливаясь румянцем.—
Так он твой… – Она не договорила, не желая обвинять покойного, да еще и святого короля Эдмунда в том, что он прижил незаконного ребенка от какой-то Хильд.
– Да, – сказала Брида и в самом деле залилась слезами. Я разглядывал закопченные балки большого зала, силясь не расхохотаться. – Он был так добр ко мне, – рыдала Брида, – а проклятые датчане его убили!
Эльсвит безоговорочно поверила Бриде. Люди обычно верят в худшие поступки других людей, и вот выяснилось, что почитаемый за святого король Эдмунд был тайным бабником. Это не умаляло его святости, но за его грехи придется теперь расплачиваться Бриде: Эльсвит тут же предложила отправить ее в какой-нибудь монастырь на юге Уэссекса. Пусть Брида и королевской крови, но она запятнана грехом, поэтому Эльсвит решила навечно посадить ее под замок.