Последнее лето ярла Ульфа
Шрифт:
И остались смоленские впятером. «Византиец», трое его коллег в доспехах того же производства, только без позолоты, и массивный здоровяк, напомнивший мне Малоуна. Личико массивного кто-то тоже чуток подрихтовал острым железом.
Подачу наши проиграли. И еще одну. Причем я догадывался почему. Двум берсеркам было скучно выигрывать территорию. Они желали вышибать членов вражеской команды. И когда те это поняли, то не испугались, а использовали. Так что и в третий раз разогнанный до пращной скорости мячик ушел в никуда. Вернее, за пределы поля.
Три проигрыша, и вот уже «земля» смоленских больше нашей.
Я увидел, как Оспак подошел к Медвежонку,
Братец покивал. Вроде согласился. После чего вся наша команда собралась в кружок, голова к голове, и минут пять о чем-то шепталась.
И результат последовал. Наши начали играть в мяч, а не «в игрока», и ожидаемо выиграли следующие четыре подачи, кладя мяч в непосредственной близости от границы. К которой наученные опытом смоленские старались не слишком приближаться. Пятая подача ушла в «ничью»: мяч упал точно на границе. Шестая тоже осталась за нами. Причем упал мячик не рядом с разделительной полосой, а практически в центре «вражеского построения», так что смоленские в итоге потеряли половину оставшейся территории и сгрудились на полосе в полтора метра шириной.
И тогда выяснилось, что Медвежонок вовсе не собирался отказываться от выбивания игроков. Он просто его отложил. Как я узнал позже, Оспак предложил план, и план брату понравился.
Попасть по сузившейся «земле» противника нашим теперь стало труднее. Зато смоленским — ну просто раздолье. Потому никого не удивило, когда при переходе броска к противнику наши выстроились вдоль границы, блокируя уже не все поле, а только передовую линию. И это сработало.
Медвежонок, подпрыгнув, сумел остановить мяч еще на взлете, причем именно остановил, а не ударил. Падающий мяч почти у земли ловко поймал один из коллег «византийца», перебросив его на нашу сторону. Но порадоваться успеху не успел. Дубина Бесстрашного долбанула его по голове с такой силой, что смяла шлем, проломивший смольнянину висок.
На секунду все замерли. А потом сам «византиец», с диким ревом перепрыгнув разделительную линию, набросился на убийцу.
Берсерк его уже ждал…
И не дождался, потому что его опередил Измор.
Я знал, что этот черниговский «инкогнито» очень опасен, но даже не предполагал насколько.
Великолепный выпад, достойный мастера рапиры, угодил точно в щиколотку «византийца». Притом что Стег проделал это не рапирой, а увесистой дубинкой. Если бы он просто его ударил, то наверняка сбил бы с ног, но после тычка «византиец» сумел удержаться на ногах и даже развернуться к новому противнику… И получил еще один тычок, в пах. И толчок плечом, опрокинувший «византийца» на спину. А затем Измор поставил ногу ему на грудь, зачем-то сдвинул шлем на затылок, открывая лицо, подождал пару секунд, позволив лежащему нашарить выпущенную дубинку, и тогда с силой опустил, вернее, воткнул свою собственную в бороду «византийца» чуть пониже подбородочного ремня.
После чего убрал ногу и спокойно наблюдал за агонией, пока к нему не подошел недовольный Бирнир.
— Узнаешь меня, кровник? — спросил Стег, глядя на побагровевшего от ярости и боли «византийца». — Узнаешь, вижу. Передавай моему брату привет. Он тебя уже заждался там, за Кромкой.
Стег покосился влево, убедился, что враг дотянулся до дубинки, поскольку это так было надо для будущего суда (а суд будет, в этом можно не сомневаться), и только после этого раздавил кровнику трахею. И даже хорошо, что у него сейчас дубинка,
И тот был еще жив, когда подошедший к Стегу Бирнир заявил недовольно:
— Ты украл моего мертвеца!
— Хочешь, можешь добить, я не против, — отозвался Стег, не глядя на нурмана.
Но тот предложением не воспользовался. Сплюнул и ушел.
Глава четырнадцатая. Совет да любовь по версии князя Рюрика
— Вообще-то это мой человек, — будто невзначай обронил Рюрик.
— Твой убийца должен… Что? — Дир осекся.
— Я говорю, Стег — мой человек, не Ульфа-ярла. Гридень из старших.
— Но как? Как твой человек там оказался?
Я почти слышал, как разгоняется мыслительный процесс в голове Дира, силясь разгадать очередную пакость хитромудрого «старшего брата». Смоленского князя можно понять. Прошлая интрига закончилась для него этим самым «старшинством», падением авторитета и большими финансовыми потерями.
— А почему бы ему не сыграть? — театрально удивился Рюрик. — Он отлично играет. Да ты и сам видел.
— Я видел, как он убил моего сотника! — Дир аж зубами скрипнул от сдерживаемой ярости. — И это не было случайностью!
— Это игра, — напомнил Рюрик. — Если бы мой человек выбежал на чужую землю и напал на противника, я бы ни слова не сказал. Но твой сотник сам напал на игрока! На воина! На берсерка! Что было бы, если бы берсерк впал в священную ярость?
— Берсерк тоже твой? — процедил Дир.
Мне показалось, еще чуть-чуть — и он бросится на Рюрика, невзирая на последствия.
— Нет, берсерк из людей нашего друга Скульда-конунга, — Рюрик кивнул на Сутулого, который тоже присутствовал при «разборе полетов».
Вот как. Уже не ярл, а конунг. Хотя кем еще может быть командир стольких кораблей? А что корабли не Скульда, а Сигурда Рагнарсона, так кого это волнует здесь.
— Да, Бирнир — мой берсерк! — охотно подтвердил новоиспеченный конунг. — У меня много берсерков. Они храбры, сильны и нравятся богам!
— А еще они убивают без повода! — рыкнул Дир.
— Если ты о том своем человеке, которому разбили голову, то это была случайность, — невозмутимо отозвался Рюрик. — Бирнир бил по мячу. Мне жаль, что на месте мяча почему-то оказалась голова твоего гридня. Ему стоило бы быть ловчее, когда в мяч играют воины, а не мальчишки. И никто не заставляет играть тех, кто страшится быть битым. Всё как я сказал твоему сотнику. Скульд, напомни, что я ему сказал?
— Ты сказал: боишься — сдайся, — пробасил Сутулый. — Правильно сказал. Гордись, конунг! Твои люди не струсили! Игры угодны богам. Они почти как война. Твои хирдманы обретут достойное посмертие!
Дир снова скрипнул зубами. Мы были у него в гостях. В самом центре Смоленска. В детинце. За дверью стояли его отроки. Слышно было, как во дворе тренируется его дружина. Стоит ему позвать, и минимум две сотни бойцов окажутся здесь и, скорее всего, размажут нас по присыпанному соломой полу. Наши-то бойцы остались снаружи, за стенами. Разве что свита Рюрика, символическая, человек тридцать, угощается сейчас внизу, в трапезной детинца. Даже если они придут к нам на помощь, все равно сила будет на стороне смоленской дружины. Но недолго. Как только о смерти лидеров узнают наши воины, Смоленск не продержится и пары часов. И горе побежденным.