Последнее лето ярла Ульфа
Шрифт:
Ну да завтра узнаю.
Я тоже встал и последовал совету Сутулого: отправился на женскую половину, где, согласно здешним неполиткорректным обычаям, полагалось сидеть моей жене.
Не могу сказать, что она от этого страдала. Боярские жены в свой круг приняли ее без сопротивления. Вернее даже сказать: это она до них снизошла. Ни родовитостью, ни богатством сравниться с ней здесь было некому. А еще о ней песни поют. Слава, она такая. Девушка сразу выше ростом становится. А если и без того ростом не обижена, то глядеть на нее можно только задрав голову.
Но ко мне это не относится.
— Муж мой идет, — услыхал я еще издали, сквозь общий гул. — Сейчас мы с ним любиться пойдем. До самого утра! Он…
Увидела меня и замолчала. Жаль. Я не прочь о себе разные интимные подробности послушать. Хвалебные, само собой.
Что ж, любиться так любиться.
Ухватил Зарю под мышки, вынул из-за стола, поставил рядом.
«Хочешь меня?» — спросила она взглядом.
Угадайте, что я ответил?
— Не хочешь стать моим человеком, ярл?
Конечно, я к нему пришел. Пришел один. Планировал взять с собой Медвежонка, но тот куда-то запропал.
В тереме меня знали, впустили с уважением, даже проводили до «кабинета», просторной комнаты на втором этаже, светлицы, как здесь говорили, где новоиспеченный князь-конунг смоленский развивал стратегические навыки: то есть играл сам с собой в «фигуры», то бишь в средневековые шахматы.
Увидел меня, оживился. Даже объятья распахнул. Символически. Обниматься не полез.
— Рад видеть, Ульф-ярл! Сейчас распоряжусь стол накрыть!
И вышел.
Причем вышел надолго. Минут двадцать я любовался увешанными оружием стенами и траченным молью или войной франкским гобеленом, выцветшим настолько, что угадать сюжет на нем я даже не пытался.
Двадцать минут. Меня это слегка обеспокоило. Учитывая, что с той стороны дверей дежурил дренг, которого вполне можно было проинструктировать и сгонять за закуской.
Но когда конунг вернулся, я сразу успокоился. Поскольку следом за ним вошел холоп, несший на доске румяного поросеночка только-только с огня, казалось, даже еще шкворчащего.
А к поросеночку прилагались закуски попроще и пара солидных кувшинов с пивом, надо полагать.
— Угощайся, Хвити! — предложил Сутулый, устраиваясь с другой стороны стола и собственноручно наливая мне в кубок.
Так и есть, пиво.
Я извлек из чехла нож, который следовало именовать столовым, поскольку именно для еды он и предназначался, и приступил. Отрезал кусочек светло-коричневой шкурки с жирком, уложил на лепешку, посолил, отведал… Да, отменный повар у старины Сутулого. Или повариха? Но даже и не будь этакого деликатеса, я бы все равно от угощения не отказался. Разделив с хозяином трапезу, я автоматически становился гостем. А против гостей злоумышлять не принято.
Не то чтобы я по-настоящему опасался… Но долгое отсутствие конунга немного напрягло. Я же не знал, что он за поросенком ходил.
Скульд поросенка не ел, хотя на двоих бы точно хватило. Прихлебывал пиво, глядел благожелательно. А потом вдруг спросил в лоб:
— Станешь моим человеком, Ульф Хвити?
С ответом я торопиться не стал. А куда спешить, пиво свежее, поросенок молочный. Оторвал кусочек, солькой присыпал (жаль, перчика нет), положил на лепешечку, лучок сверху, завернул, откусил… Так и тает во рту. Да и негоже на такие предложения отвечать сразу.
Так что я не спеша прожевал, запил и только тогда ответил.
Отрицательно.
— Я так и думал, — кивнул Скульд. — Но спросить стоило?
Я кивнул. Положительно. Да, стоило.
Сутулый протянул длиннющую руку через стол и похлопал меня по предплечью:
— Нравишься ты мне, Вогенсон…
А вот мне, наоборот, очередная фамильярность нового хозяина Смоленска не понравилась. Даже напрягла.
—…Нравишься. И потому мне жаль, ярл, что это твое последнее пиво. И последняя еда. Наслаждайся. Ешь.
Однако. Что-то у меня аппетит пропал.
Дверь за моей спиной открылась. Вошли двое.
Оборачиваться я не стал. И так ясно, кто они.
— А что с моими людьми? — спокойно поинтересовался я.
— Кто пойдет ко мне в хирд, будет жить. Кроме твоего брата. Он славный воин, но, оставь я его, станет мстить. А мстящий берсерк мне не нужен. Твой сын тоже умрет, прости. Он слишком хорошо управляется с луком, чтобы оставить его живым.
— Он верен слову, — возразил я тем же спокойным голосом, сам же лихорадочно прикидывая, что можно сделать. — Мой сын верен слову. Если он поклянется…
— Месть выше клятв, — покачал головой Сутулый. — Боги простят.
— А моя жена?
— Женщина, — с легким пренебрежением произнес Скульд. — Возьму ее в жены, если согласится. Нет — отдам кому-нибудь. Сильная женщина станет хорошей матерью. Матерью воинов. И родство с князем Трувором лишним не будет.
В раскладе сил земли Гардарика Скульд уже более-менее сориентировался. А вот в обычаях — нет.
— Ты допил, ярл?
Двое стояли за моей спиной. Я слышал, как они дышат.
Снаружи наверняка еще люди. Я услышал, как что-то негромко стукнуло в дверь с той стороны.
— Можешь взяться за меч, — сообщил Скульд.
Я видел: он упивается своей «добротой». Словно сюжет будущей драпы диктует.
Ладонь стоявшего за спиной легла на плечо. Придавила легонько: не вставай.
Да я, собственно, и не собирался.
— Можно еще пива? — Я облизнул пересохшие губы.
— Можно, — милостиво разрешил Кольскульд.
— А если я скажу, что буду тебе служить? — на всякий случай спросил я.