Последнее лето
Шрифт:
Саша оглянулась. Чинно скользя по паркету, с другой стороны зала к ним приближался красивый зеленоглазый молодой человек в превосходно сидящем фраке с короткими модными фалдами… Дмитрий Аксаков! Тот самый, который, судя по Вариным словам, сейчас должен пребывать где-то в матушкиной деревне.
– Здравствуйте, Пискунов, – протянул он руку Жениному мужу. – Дамы… кто из вас окажет мне честь? Хотя бы один тур… Мы будем открывать вальс!
– Моя жена только что умоляла меня потанцевать с ней хотя бы разочек, – доверительно сообщил Пискунов. – И я дал ей слово.
– Саша, вы… – Дмитрий поклонился.
Саша смотрела на него расширенными глазами.
Почему он не в деревне?
Ах, кабы это был Игорь Вознесенский!
И вдруг она поняла, что надо делать, чтобы добиться счастья в любви. Поняла! И это понимание на миг вышибло у нее из головы всякое соображение, она стояла, глядя на Дмитрия с нелепой улыбкой, словно не могла взять в толк, что от нее требуется.
– Не жеманьтесь, как поповна, – прошептал в это время Дмитрий, продолжая прожигать Сашу глазами. – Вы ставите себя в дурацкое положение.
– Танц-цуй… – прошипела Женя, изо всех сил улыбаясь и чувствительно щипнув подругу в бок.
Саша ахнула, очнулась от дум и, перехватив украшенный зеленоватой дымкой отделки подол левой рукой, положила правую на плечо Дмитрию. На его белоснежный пикейный жилет пристала крошечная соринка, и Саша едва подавила искушение смахнуть ее. Можно вообразить, какой вопиющей фамильярностью показался бы этот жест и ему, и окружающим! Может быть, соринка слетит с фрака, пока они будут вальсировать?
Теперь Саша смотрела на нее все время, и мысли об этой соринке мешались в ее голове с мыслями о том, как она поступит, что предпримет уже завтра… а также почему-то с дурацкими размышлениями о фрачных жилетах. Ее отец, как и прочие адвокаты, на процессах выступал всегда во фраке, только в черном жилете, и Саша в детстве считала всякого человека в черном жилете адвокатом, даже ресторанных лакеев, которым по рангу белых жилетов на службе надевать не полагалось…
Соринка наконец слетела, и Саша отчего-то почувствовала себя гораздо спокойнее.
Они были первой парой, вышедшей в круг, и к ним почти сразу присоединились еще десятка два вальсирующих. В зале стало тесно, и ни Дмитрий, ни Саша, конечно, не обращали внимания на высокую даму в бледно-лиловых кружевах, с великолепными аметистами в глубочайшем, более чем «придворном» декольте, которая появилась в дверях в сопровождении приятного господина с лысиной и уютным брюшком. Фрак ему не слишком-то шел. Это были управляющий Сормовским заводом Никита Ильич Шатилов с супругой. Они опоздали к открытию бала из-за поломки автомобиля, однако на первый вальс все же успели.
– Окажешь мне честь, Лидуся, или… предпочтешь кого-нибудь помоложе? – полюбопытствовал Шатилов, исподтишка следя за женой, которая со странным, несколько ошарашенным выражением следила глазами за парой, открывшей вальс: она – русоволосая и сероглазая, с длинной шейкой, очень стройная, с прелестной грудью и в обворожительном туалете, он…
– Между прочим, это знаешь кто? – спросила Лидия Николаевна, поворачиваясь к мужу.
– Кто?
– Моя племянница Сашенька Русанова.
– Что, желаешь наконец познакомиться? – озабоченно проговорил муж, не терпевший сцен.
– Да нет, еще
В ее интонации только натренированный слух супруга мог бы уловить утонченную издевку.
– Ладно, ладно, не ворчи, – добродушно сказал он, становясь перед женой, приобнимая ее за талию и делая первый поворотный шаг. – Значит, ты на барышню так уставилась? А я-то думал…
Лидия Николаевна только усмехнулась, опуская глаза:
– Да, Никита, с тобой не соскучишься!
Самое смешное, что думал он совершенно правильно.
Раньше здесь намеревались устроить умывальную.
Когда Игнатий Тихонович Аверьянов разбогател и решил воздвигнуть новый особняк на улице Студеной, он собрался устроить там все по-настоящему роскошно. По-столичному, по-европейски, чтобы всех за пояс заткнуть! Тогда Аверьянов был еще здоров и обуреваем тщеславием настоящего русского скоробогача, который намерен жить вечно, ну и ладит свой дом, и обустраивает свой быт на века. Точно так же мечтала о доме, который заставит всех ахнуть, и Антонина Антоновна, жена Аверьянова. Для общего обустройства Игнатий Тихонович пригласил архитектора и декоратора, которые в скором времени представили ему чертежи и планы, взглянув на кои Игнатий Тихонович немало удивился. Вместо одной супружеской спальни там было почему-то две – одна для него, другая для Антонины Антоновны, а между ними – общая умывальная, или ванная комната.
Игнатий Тихонович, происходивший из семьи староверов, был поражен.
– Что ж это такое, а?! – воскликнул он. – Где это видано, чтобы муж и жена спали врозь, а мылись вместе?!
Архитектор и декоратор переглянулись, досадуя на русскую дремучесть (оба немалое время попутешествовали по Франции, где учились мастерству и, конечно, усвоили вполне тот презрительный взгляд, которым меряет соотечественников всякий русский, хотя бы один день ступавший по чужой земле), но в следующем плане желание заказчика воплотили: теперь здесь была одна спальня и две умывальные при ней. Игнатий Тихонович хотел одну из плана вычеркнуть (довольно для них с супругой и общей ванной, при дочкиной комнате и своя будет, а еще одна – для гостей, вот и хватит, куда это размываться, не баня общественная, чай!), однако Антонина Антоновна воспротивилась. С тех пор как она побывала в знаменитом рукавишниковском особняке на Верхней Волжской набережной, она ни о чем более не мечтала, как только о мраморной ванной комнате, украшенной иконами.
У мадам Рукавишниковой умывальная стала также и молельней. Настало в жизни печальное время, когда и дети, и муж ее уже радовать перестали, а главным утешением стало не земное, а небесное, ну и потекли в дом иконы, лампадки, рушники, благословленные в первейших монастырях, первейших храмах. Столько их стало, что в спальне живого места нет. Да и к убранству роскошному, на европейский манер выдержанному, не подходят русские иконы. Хозяйка начала убирать их в умывальную, завесила ими все стены, и постепенно слух о таком религиозном чудачестве разнесся по городу и полонил воображение энских мещанок и купчих. Конечно, это как посмотреть… С чьей-то точки зрения, устроить из умывальной и туалетной (ну да, там ведь и стульчак имелся!) молельню – это кощунство. Однако комната была должным образом освящена (богаты Рукавишниковы, богаты и щедры!) – а значит, и благословлена. Коли так, получалось, все можно. В том числе – последовать примеру госпожи Рукавишниковой. Что немедленно и сделала жена банкира и заводчика Аверьянова.