Последнее обещание
Шрифт:
– По-моему, вы говорите это из вежливости. Мой муж считает, что американские женщины чересчур разговорчивы. В данном случае так оно и было. Но это такое удовольствие – беседовать со взрослым человеком по-английски. Однако я заметила, что всякий раз, когда я спрашивала о вас, вы меняли тему.
– Мне нечего рассказать.
– Неужели? Вы уехали в чужую страну, один, собираетесь остаться здесь навсегда, и вам нечего рассказать?
– Разве что самую малость, – усмехнулся Росс. – Что вас интересует?
– Ну хотя бы чем вы
– Я был арт-директором рекламного агентства в Миннеаполисе.
– И оставили эту работу ради того, чтобы стать экскурсоводом?
– Признаю, звучит несколько странно. Нет, уехал я не поэтому. У меня… – он запнулся, – появились разногласия с партнерами. Кроме того, меня начал донимать бешеный ритм мира рекламы. В прошлый раз, когда вы говорили о том, почему не продаете картины, я думал, что хотел бы быть таким же цельным человеком. Я стал заниматься художественным дизайном потому, что люблю искусство. Я заработал кучу денег, получил несколько премий, но через пять лет чувствовал себя проституткой, я был полностью подчинен срокам, моде, желаниям клиентов. Искусство на заказ. Мне стало казаться, что я теряю душу. Искусство перестало приносить мне радость. Так что я понимаю ваши чувства и уважаю их. Поэтому-то ваши работы так хороши. Они честные.
– Спасибо, – сказала она.
Она была рада тому, что между ними холст, за которым она может спрятаться. Он и представить не мог, как важны для нее его слова. Маурицио считал ее дурой потому, что она отказывается зарабатывать своим творчеством.
– Не за что, – сказал он тихо. – Что вас еще интересует?
– У вас есть семья?
– Брат.
– Он живет в Миннеаполисе?
– Я точно не знаю.
– Вы с ним что, в плохих отношениях?
– Да нет, вообще-то мы дружим. – Росс погрустнел. – Вернее, дружили. Я уже три с лишним года не имею о нем известий. Пытался найти его перед отъездом в Италию, но не смог.
– Мне очень жаль.
– Мне тоже. Я скучаю по нему.
– А ваши родители, они в Миннесоте?
– Родители погибли в автокатастрофе, когда мне было двенадцать. Нас со Стэном – так зовут брата – воспитывала тетя.
– Как это, должно быть, тяжело – потерять родителей так рано. Когда умер папа, мне казалось, что мир рухнул. А мне было восемнадцать.
– Мы выжили. Как могли. Меня потянуло к искусству, а Стэна – к наркотикам.
Элиана вдруг встала, подошла к столу, поправила свет. Она двигалась спокойно, с естественной грацией, и Росс залюбовался ею. Но в ее движениях было еще что-то – честное, открытое, что сразу внушало доверие, и ему показалось, что он может рассказать ей все. На самом деле, он уже многое ей рассказал. Она была вторым человеком, с которым он говорил о Стэне.
Она снова села и взялась за карандаш. Набрасывая овал его лица, она думала о том, какой же он симпатичный.
– Вы были женаты? – спросила она.
– Нет, – ответил он, чуточку помедлив. –
– И что произошло?
Он снова замялся.
– Ничего не получилось.
Элиане было любопытно узнать поподробнее, но она не стала расспрашивать.
– У вас руки лежат неестественно, – сказала она. – Давайте изменим позу. Положите правую руку на колено. Вот так. А книгу чуть сдвиньте. – Она встала и показала, как именно. – Уже лучше. А эту руку разверните, чтобы была видна ладонь.
Он, чуть помедлив, перевернул руку. И она увидела шрам на запястье, но промолчала. Росс не сводил с нее глаз, и она постаралась вести себя так, будто ничего не заметила, однако из этого ничего не вышло. Повисла напряженная тишина.
– У меня было трудное время, – сказал наконец Росс.
– Извините, если я что не так сказала.
Они помолчали. Она подошла и чуточку взъерошила ему волосы.
– Так лучше. На жаре волосы плохо лежат.
Россу было приятно ее прикосновение.
Она опять села и рисовала еще минут двадцать. Наконец она отложила карандаш:
– Думаю, на сегодня достаточно.
– Можно встать?
– Погодите, я сделаю несколько снимков. – Она взяла фотоаппарат, сфотографировала его. – Так я смогу работать и когда вас нет. Все, теперь вы свободны.
Росс потянулся.
– Оказывается, позировать не так уж легко.
– Да уж. В колледже мы рисовали обнаженную натуру, и натурщик потерял сознание. Преподаватель сказал, от застоя крови.
– Мне это, надеюсь, не грозит? – улыбнулся Росс.
– Не бойтесь. Я умею оказывать первую помощь.
Они спустились вниз.
– Надеюсь, вам не было очень уж скучно?
– Нисколько. Мне приятно ваше общество.
– Мне ваше тоже, – тихо сказала Элиана.
Они остановились у двери.
– Когда следующий сеанс? – спросил он.
– Суббота вам подходит?
– В любое время.
Они стояли и смотрели друг на друга. Оба не знали, как закончить вечер. Наконец Элиана сказала:
– Может, просто обнимемся на прощание? – Она шагнула к нему и обняла. – Спокойной ночи, Росс.
– Спокойной ночи!
Он ушел, а она все вспоминала их разговор. И снова подумала о шраме у него на запястье. Что же с ним случилось?
7
Утром Росс проснулся в семь часов. В этот день у него не было экскурсий, и он решил отправиться на мотороллере в Сан-Джиминьяно.
Он сразу влюбился в этот средневековый городок с бесчисленными колокольнями. Гуляя по мощеным улочкам, он увидел толпу туристов. Это была очередь в музей пыток, где были выставлены хитроумные приспособления для истязаний, сохранившиеся со времен инквизиции. Росс развернулся и пошел прочь. После последних трех лет он не нуждался в напоминании о том, что люди могут бесчеловечно относиться к себе подобным.