Последнее отступление
Шрифт:
— Научу.
— Ты только Чуркину не сказывай, а то доложит и взаправду выгонят, — еще тише зашептал Кузя.
Постепенно разговоры стали умолкать. Усталость брала свое.
Тихо приходили отдежурившие свои часы и ложились на место тех, кто их сменял на посту. При этом кто-нибудь просыпался, спрашивал:
— Ну как? Никого не поймали?
— Нет.
Только одна тройка вернулась необычайно возбужденной. Ребята не легли спать, как другие, сели в углу, закурили и, перебивая друг друга, начали тихо разговаривать. Их папироски светились в темноте…
— Помните? —
— Это я первый на них показал! — возмутился почти детский голос. — Ты уж потом разглядел. Ты всегда плохо видишь, тебе очки папаша хотел купить.
— Везет же людям, — позавидовал вслух Кузя.
Примерно то же думал и Артемка. Он с нетерпением ждал, когда придет их час заступить на смену.
Наконец они вышли на улицу. Чуркин шел впереди и держал в руках винтовку. Он очень гордился, что на его долю выпала роль старшего. В его голосе звучали жесткие командирские нотки, можно было подумать, что под его началом не два сверстника, а колонна бывалых солдат. Плотная тьма ночи скрывала и решительное лицо Чуркина, и плетущуюся рядом с Артемкой жалкую фигурку Кузи в большом, не по росту ватнике.
Как только ребята отошли от штаба, Кузя стал просить у Чуркина винтовку.
— Дай я понесу, Артамоша, а потом опять ты, — с мольбой в голосе клянчил он.
Чуркин, возможно, и дал бы винтовку, но его оскорбляло это панибратское отношение подчиненного. Идет на боевое задание — и «Артамоша»! Ну, что это такое?!
— Винтовка будет у меня, потому как главный я, — не оборачиваясь, строго сказал он.
Кузя замолчал. Но тут ему на подмогу пришел Артемка. И вдвоем они все-таки уговорили своего начальника согласиться носить винтовку по очереди.
Дежурство в первую ночь прошло спокойно. Город спал в утренние часы мертвым сном. И только кошки на крышах домов орали во всю мочь…
Возвращались усталые, недовольные, что все прошло тихо. Кузя запахнул полы своего ватника, уткнулся в воротник носом и не просил уже подержать винтовку. Вдруг он поднял голову, осмотрелся.
— Играет, ребята.
Артемка и Чуркин остановились. Сначала они услышали тихие, неясные переборы гармошки, потом чей-то разудалый голос:
Эх, барыня, барыня, Сударыня, барыня!И песня, и звуки гармошки были настолько неожиданны на пустых улицах города, что ребята переглянулись. Чуркин снял с плеча винтовку…
Пел эту песню, наверное, лихой парень в расстегнутой рубашке, в сбитой на затылок шапчонке. Артемке показалось даже, что и песню, и голос поющего он слышал где-то раньше. Где же?
— Вот это да! — одобрительно проговорил Кузя.
— Да, а может не да… — озабоченно сказал Чуркин. — Проверить надо, что за жаворонка такая. Пошли.
Он закинул винтовку за плечо и, не оглядываясь, пошел впереди своих товарищей. Они свернули за угол и увидели певца. В шинели, папахе, он неторопливо шагал посредине улицы и растягивал мехи гармошки.
— Солдат Березовского гарнизона, — тихо проговорил Чуркин. — Разгуливает, ишь ты!
— А может, и не солдат. Сперва проверить надо, — предложил Кузя.
— В штабе проверят, — возразил ему Артемка. — Товарищ Жердев ясно сказал: всех гуляющих солдат — в штаб.
— А как мы его заарестуем? — спросил Кузя.
— Заарестуем… Кузя и ты, Артамон, подходите с боков. А я со спины, — сказал Артемка. — Зачнет ерепениться, моментом скрутим.
Солдат не переставал играть и петь «Барыню». Он увидел Чуркина только тогда, когда тот положил руку на мехи гармошки и заметно подрагивающим голосом спросил:
— Кто такой?
— Ослеп, что ли? Солдат, служивый.
— Березовского гарнизона?
— Так точно! — Солдат застегнул ремешки гармошки и взял ее под мышку.
— Гуляешь?
— Гуляю!
Артемка смотрел в затылок солдату, готовый в любую минуту повиснуть у него на плечах. Голос солдата был знаком, очень знаком.
— Пойдем в штаб Красной гвардии, — потянул его за рукав Кузя.
— Не пойду.
— Пойдешь!
— Станешь упираться, силком потащим! — сказал Артемка.
Солдат обернулся. Артемка разглядел его лицо и ахнул.
— Карпушка!
Вот тебе и на! Как же он сразу не узнал первого в Шоролгае гармониста, соседа своего, Карпушку Ласточкина? Карпушка тоже очень удивился встрече. Удивился и обрадовался:
— Ух ты, черт возьми! Не чаешь, где встретишься, где разминешься. Откуль ты взялся?
— Я в Красной гвардии. А ты служишь?
— Какая, к черту, служба! Жрем, шляемся по городу и все. От дому только оторвали. Эй, ты, — Карпушка толкнул Чуркина в плечо, — веди в штаб. Я им там наломаю дров. Я трудящийся крестьянин, а хожу на свадьбы, наяриваю музыку для проклятых купчих.
— Какие свадьбы? — не понял Артемка.
— Всякие, чтоб им провалиться.
Раньше Карпушка был другим. Тихий, незаметный, на вечерках не приставал к девчатам, играл на гармошке, пел песни, и худого слова от него никто никогда не слышал. Артемка тихо сказал Чуркину:
— Отпустим его?
— Не хлопочись, земляк. Мне до Совета дело есть, не в шутку говорю.
Наклонив голову, Жердев тяжелым, неподвижным взглядом смотрел на Карпушку. Солдат сидел, откинувшись на спинку стула, полы его шинели свисали до щербатых половиц, руки, сжатые в кулаки, неподвижно лежали на коленях. Карпушка не глядел на Жердева, его взгляд был устремлен в одну точку — на белую чернильницу в золотисто-зеленых пятнах высохших чернил.
— Ты пьян? — не то спросил, не то подтвердил свою догадку Жердев.
— Маленько есть. А что?
— Встать! — неожиданно взревел Жердев.
Карпушка медленно, нехотя поднялся.
— Размазня ты, а не солдат! — Жердев стукнул по столу кулаком. — Посмотри, на кого ты похож! Как смеешь таскаться по гулянкам, когда твое дело — служить трудовому народу? Допусти, так вы, сукины сыны, пропьете революцию… Расстрелять тебя, подлеца, мало!
Карпушка вдруг рванул воротник гимнастерки. На пол посыпались пуговицы.