Последнее отступление
Шрифт:
Солдаты притихли, вслушиваясь в негромкий голос Серова.
— Далее… — продолжал Серов. — Многосемейных и тех, у кого некому обрабатывать землю, мы на время отпускаем домой.
Эти слова были встречены гулом одобрения.
— Власть Советов всегда будет делать только то, что полезно нам всем. Запомните это. Запомните и другое. Сейчас, когда надо держать порох сухим, мы не позволим всевозможных шатаний. С теми, кто будет сознательно расшатывать дисциплину и культивировать бандитизм, мы расправимся, как с врагами!
После
— Давай выборы командира полка!
— Давай! — поддержали его несколько голосов. Серов поднялся.
— Хорошо. Выбирайте командира. Ваше доверие ему будет надежной опорой.
Не успел Серов сесть, как в толпе закричали:
— Стрежельбицкого!
Стрежельбицкий порозовел, подался вперед. Полковник Чугуев опустил голову. Он не думал, что солдаты легко могут выбросить его из своей памяти. И ради кого? Ради этого болтуна поручика со злодейскими усиками! Надо встать, уйти от позора и бесчестья… Серов положил ему руку на плечо, не дал подняться.
— Стрежельбицкого!
Кто-то громко и решительно крикнул:
— Чугуева! Даешь Чугуева!
— Стрежельбицкого!
— Чугуева! Чугуева! Чугуева!
— …ицкого! …угуева! — спутались крики.
Серов постучал кулаком по столу. Крики стали утихать. Стрежельбицкий встал рядом с Серовым.
— Василий Матвеевич, — вполголоса сказал он, — не допускайте избрания Чугуева.
— Мы так ни до чего не договоримся, — не ответив Стрежельбицкому, обратился Серов к солдатам. — Давайте по порядку…
Слова попросил Фома Черепанов.
— Тут кто-то выкрикивал Стрежельбицкого, а теперь помалкивает. А я, стало быть, против. Неподходящий человек Стрежельбицкий. Он солдат знает мало, а солдаты его и того меньше, хотя он и в комитетчиках числится. Вот так.
Не успел Черепанов сесть, как на стул вскочил круглоголовый бритый крепыш. Он повертел головой туда-сюда и заговорил торопливо:
— Я тоже против таких командиров, как Стрежельбицкий. Воевал он с нами? Не воевал. Сухую корку солдатскую грыз? Не грыз. Сейчас он еще не командир, а уже к домашности своей девку приспособил.
— Гы-гы, — прокатилось по солдатским рядам.
— А мы понимаем теперь, как мировая буржуйская гидра ножи навострила. Тут командир отчаянный требуется, с хорошей башкой. Чугуев, я думаю, подходящий. Он хотя и дворянского роду, а душу солдата отменно понимает. Всю ерманскую многие наши ребята под его началом воевали. Чугуев вместе с солдатами в атаку ходил, спал вместе и ел вместе. Тогда он только ротой командовал. В революцию, когда братва стала погоны сдирать и лупить офицеров, мы Чугуева не дали пальцем тронуть. Правильный он человек. А раз правильный — с большевиками будет!
Солдат опять посмотрел по сторонам и сел.
— Чугуева!.. ва… ва… ва… а…
Полковник поднял голову, посмотрел на Серова. Лицо у него было бледное, на высоком лбу светлела испарина, во взгляде — нескрываемая гордость. Нет, не выкинули его из своей памяти солдаты, как выкидывают из ранца перед походом все завалявшееся, лишнее, ненужное. Серов протянул ему руку, поздравляя.
У Артема разболелись зубы, и он два вечера не ходил на дежурство, не работал. На третий день боль немного унялась, и он пошел в штаб. Над городом неподвижно висели черные, разбухшие от влаги тучи. Висели низко, цепляясь лохматыми краями за крест церкви.
На дежурство вышли перед утром. Накрапывал мелкий дождик. Непроглядная тьма поглотила город. Спотыкаясь, прошли по Большой улице на Малую Набережную. От Уды тянуло промозглой сыростью. Кузя часто встряхивался, зябко тянул: «У-у-у».
— Замерз? — Артемка дотронулся до его плеча.
— 3-за-ммерз немножко… Это сейчас пройдет. Когда выходишь из тепла, всегда так. Потом даже жарко станет. Зак-курить бы…
— Чуркин, у тебя есть махра? — спросил Артемка.
— Чего тебе?
Чуркин шагал впереди, из темноты смутным серым пятном выступала его спина, накрытая дождевиком.
— Махра есть, говорю? — повторил Артемка. — Дай закурить Кузе.
— Курить на боевом посту строго запрещается.
— Перестань командовать, к чертям такого командира! Дай, если есть!
— Ну его! Потом еще ляпнет товарищу Жердеву, и выпрут нас живой рукой. — Кузя высморкался.
Дождь усиливался… Крупные капли сильнее застучали по крышам. Впереди послышались шаги и приглушенный разговор. Кузя вплотную прижался к Артемке. Чуркин остановился.
— Кто там? — крикнул он в темноту.
— Свои, свои.
Это шла встречная тройка. Немного постояли, поругали погоду и разошлись в разные стороны.
— Слышь, Артем, а я выцыганил-таки у одного парня табачку. Ты прикрой меня, я прикурю.
Артем распахнул полу своего зипуна. Кузя уперся головой в его грудь и долго возился со спичками.
— Отсырели, паскудные, — шепотом ругался он.
Наконец огонек вспыхнул, в нос Артему ударил едкий табачный дым. Кузя, зажав папиросу в кулак, затягивался, от удовольствия причмокивал губами.
— Где вы отстали? — донесся из темноты сердитый голос Чуркина.
— Идем, не бойся! — повеселев, ответил Кузя.
Дождь разошелся. Под ногами хлюпала вода. Дождевые струи больно секли лицо. Артемкин зипун быстро промок. Сначала стало холодно плечам, а потом, заставляя вздрагивать, по спине поползли холодные змейки.
Ребята дошли до конца своей улицы, поднялись на мост. Медленно, словно нехотя, занимался рассвет. Чуркин поставил винтовку к перилам и молча показал ребятам свою правую ногу. Подошва сапога почти совсем отстала, держалась только у каблука.