Последнее письмо

Яррос Ребекка

— Да. Капитану Донахью. Мы отправили ему письмо на прошлой неделе, в качестве уведомления.

Бекетт должен был уйти из службы в апреле, а была уже первая неделя марта. Я мало что знала об армии, но прошел уже целый год. О, Боже, неужели он мне солгал?

— Я хотела бы назначить время для предварительного собеседования. Следующая неделя у меня свободна. Скажем, в понедельник в полдень?

— Простите, вы хотите приехать в Теллурид?

— Да, это было бы лучше всего. Вам подойдет понедельник или лучше вторник?

Она хотела приехать в Теллурид

через два дня.

— Понедельник — подойдет, но могу я узнать, в чем дело? Я никогда раньше не посещала страховую компанию.

То, что она сказала дальше, ошеломило меня и заставило замолчать. Я оставалась неподвижной, пока дети не вернулись домой с Адой. Потом я молчала до ужина и принятия ванны. Мои мысли разлетелись в десяти тысячах разных направлений, пока я укладывала детей спать… и не прекращались несколько часов. Было уже за десять вечера, когда Бекетт вошел в дверь, воспользовавшись ключом, который я дала ему семь месяцев назад. Он был уставшим, по его лицу стекали полосы грязи. Он снял куртку «Поиск и спасение» и повесил ее на вешалку у двери, а Хавок подошла к нему, чтобы немного потереться, прежде чем направиться к своей миске с водой.

— Почему у меня нет ключа от твоего дома? — спросила я.

— Что? — он резко остановился, увидев, что я сижу за обеденным столом среди раскрытых страховых бумаг.

— Я дала тебе ключ от своего дома, и теперь ты спишь здесь почти каждую ночь. Это кажется таким символичным, понимаешь? Я впустила тебя в дом, а ты держишь все под чертовым замком. Я прихожу в гости только тогда, когда ты открываешь дверь.

Он сел в кресло, напротив моего.

— Элла? Что происходит?

— У тебя все еще есть командир? Донахью?

То, как изменилось выражение его лица, подсказало мне ответ. Такое же выражение было у Райана всякий раз, когда я спрашивала его о подразделении.

— Ты собирался сказать мне, что не уходил из армии?

Он снял кепку и провел руками по волосам.

— Это формальность.

— Я отношусь к службе в армии как к беременности. Или ты беременна, или нет. Нет никаких формальностей, — темное, гневное сомнение, которое я до сих пор сдерживала в себе, начало пробиваться сквозь грудь, прокладывая себе путь к сердцу. — Ты лгал мне все это время? Ты все еще в деле? Неужели ты просто ждешь, пока я перестану в тебе нуждаться, чтобы вернуться? Я для тебя все еще просто миссия? Младшая сестра Райана?

— Боже, нет, — он потянулся к моей руке, но я отдернула ее. — Элла, это не то, о чем нужно беспокоиться.

— Объясни.

— Сразу после того, как я приехал сюда, кое-кто появился и попросил меня вернуться, но я отказался. После того, что случилось, я все равно не гожусь для возращения, а Хавок может слушаться ребят, но она не будет принимать рабочие команды от других кураторов.

— А, еще одна женщина, которой ты испортил жизнь, — сказала я, салютуя ему своей бутылкой с водой.

— Я воспринимаю это как комплимент, — он облокотился на стол, опираясь локтями на темное полированное дерево.

— Не стоит.

— Этот…

парень предложил мне техническую возможность — взять временную инвалидность. Это позволило бы мне сохранить все армейские условия, не появляясь на службе. Я мог бы вернуться, когда захочу, если бы просто подписал бумаги, которые начинались с годичного срока и могли быть продлены до пяти. Он полностью проработал систему, сделав все, чтобы дать мне возможность легко вернуться.

— И ты согласился, — я даже не могла смотреть в эти глаза. Как только я это сделаю, он убедит меня, что остается, хотя все доказательства говорят об обратном.

— Я отказался.

Мой взгляд метнулся к его глазам.

— Но в тот вечер, когда я понял, что могу вписать Мэйзи и Кольта в свою страховку, я понял, что должен подписать бумаги. Это был единственный способ обеспечить им стопроцентную страховку.

— И когда ты это сделал?

— В то утро, когда я пришел к Джеффу. До истечения срока действия предложения оставался ровно один день.

— Почему ты мне не сказал? — крошечная частичка моей подозрительности исчезла.

— Потому что я знал, что ты ненавидишь все, что мы делаем, какую жизнь ведем. Ты бы подумала, что я подписываю эти бумаги в качестве машины для побега, когда закончу играть в дом здесь, в Теллуриде. Я прав? — он откинулся назад и вопросительно поднял бровь.

— Возможно, — признала я. — Но винить меня не стоит, правда? Такие парни, как Райан, и ты… и… — Хаос. — Вам всем постоянно нужна потребность в острых ощущениях. Райан как-то сказал мне, что больше всего он чувствует себя живым в разгар перестрелки. В те моменты все происходит в ярких красках, и остальная жизнь из-за этого немного блекнет.

Бекетт поиграл кончиком кепки и медленно кивнул.

— Да, такое может случиться. Когда у тебя высокий уровень адреналина, обостренное чувство жизни и смерти, обычные повседневные дела кажутся менее важными. Как будто жизнь — это канатная дорога в Диснее, а бой — это американские горки: взлеты, резкие падения, повороты. Вот только иногда на этих горках гибнут люди, и это заставляет тебя чувствовать себя еще более удачливым и чертовски виноватым.

— Тогда почему бы мне не ожидать, что ты вернешься к этому? Если мы едем по канатной дороге, тебе должно быть скучно, а если нет, то когда-нибудь станет скучно.

— Потому что я люблю тебя, — он сказал это с такой невероятной уверенностью, как если бы кто-то сказал, что мир круглый или океан глубокий. Его любовь была очевидным выводом.

— Потому что когда я целую тебя, занимаюсь с тобой любовью… Когда мы вместе, ты затмеваешь все это. Это даже не на заднем плане, этого просто не существует. Смерть никогда не беспокоила меня раньше, потому что мне нечего было терять. Меня никто не любил, и я заботился только о Райане и Хавок. Но я не мог бросить вас. Я не мог отправиться на другой конец света и беспокоиться о тебе, о детях. Я не мог идти в бой с прежней эффективностью, потому что знал: если я умру, ты останешься одна. Понимаешь?