Последнее поколение
Шрифт:
— Куда? — удивился тот. Куда ты меня тащишь?
— Идём, идём!
Они миновали лабораторный этаж, прошли по переходу, соединяющему новый госпитальный корпус со старинным учебным, поднялись по лестнице и вышли в просторный, безлюдный холл ректората. Это было красивое округлое помещение с ковровыми дорожками, массивной чёрной мебелью, деревянными стенными панелями и огромным, во всю стену зеркалом в резной раме — редкая вещь, как-то перевелись за годы войны зеркала в Арингораде. К нему-то Верен друга своего и подвёл. Велел:
— Смотри.
— Смотрю, — скептически фыркнул тот. — И что?
Два человека отражались в зеркале. Оба светловолосые
— Улавливаешь разницу?
— Нет! — он и вправду не «улавливал». — Вижу двух совершенно однотипных мутантов с синдромом меланодефицита. Вот уж точно символы эпохи!
— Ладно. Тогда представь, что твои волосы покрашены в чёрный цвет и в глазах линзы. Что тогда?
— Тогда я стал бы похож на извращенца, который красит волосы как гулящая баба.
— Тогда ты бы стал похож на человека! Лицом, телосложением… Я, любой другой из наших — нет. А тебя было бы не отличить от нормального! Дело не только в том, что нас стали признавать людьми. Ты доказал, что мы на самом деле можем ими быть!
Какое-то время Эйнер смотрел в зеркало молча. Потом сказал медленно.
— Допустим, не я, а мой отец. Если бы он не изводил меня в детстве тренировками, я по комплекции был бы, как все наши. А насчёт морды моей… Я думаю, дело в происхождении. Сам знаешь, род наш — из недорезанной аристократии. Поколения и поколения генетического отбора. Наверное, из-за этого мутация сказалась на мне меньше…
— Верно! — с увлечением подхватил Верен, тема была очень интересной, с этой точки зрения проблему ещё никто не рассматривал. — Может, ты и размножаться можешь! Надо проверить!
— Не надо, — отмахнулся недорезанный аристократ. — Даже если могу — в одиночку мне демографическую ситуацию не исправить… В смысле, таким способом. Хочешь — не хочешь, придётся действовать через пришельцев. А если случится непоправимое… что ж. Пусть в храме Трёх Создателей нарекут в мою честь бурую козу!
— Вот дурак-то! — фыркнул Верен. — Ладно, пошли уже за «коктейлем»! — он с самого начала знал, что все уговоры напрасны. — Но только две дозы, больше не проси. Эта зараза похлеще артавена!
Примерно полчаса регард Тапри предавался скорби, сидя у себя в комнатушке. Отповедь господина цергарда не шли из головы. И чем дольше он её обдумывал, тем сильнее становилось чувство вины. Потому что была она истинна до последнего слова. И он, Тапри, вёл себя как последний дурак, невежда и эгоцентрист. Это он оскорбил бедную девушку бесцеремонностью своей, а не она его — изменой. Ведь это он давал ей обещания, а не наоборот. И он обещал скоро вернуться, а сам бросил чуть не на месяц, пропал, будто и не было, даже весточки не догадался послать, мол, жив-здоров, люблю и помню… А мало ли, что могло за это время случиться… в её, так скажем, организме. Конечно! Вегда связалась с тем пехотинцем от безысходности! Она спешила позаботиться о будущем ребёнке, ведь лучше неродной отец, чем совсем никакого, кому, как не Тапри было это знать!
В общем, спустя полчаса, он понял, что
И он пошёл обратно.
Первый поворот, второй… И вдруг уловил спиной, шестым каким-то чувством: что-то неладно. Агард Тапри был человеком юным и наивным в вопросах житейских. Но он вырос на войне, не первый год служил в контрразведке, а туда дураков не брали. Тапри был профессионалом, и неплохим, и близкую опасность он чуять умел… вот только бы ещё понять, откуда она исходит.
Он остановился на углу, принялся озираться, демонстративно и недовольно посматривая на часы: вроде, он ждёт кого-то, а этот кто-то опаздывает. Народу кругом было полно — второй закат, люди возвращаются с работы, усталые, с серыми одинаковыми лицами в скучных одинаковых одеждах, форменных и гражданских, тоже похожих на форменные. Люди идут, не глядя по сторонам — только под ноги, они не здороваются друг с другом — большой город, на улицах редко можно встретить кого знакомого. А если и встретишь вдруг — всё равно не до разговоров, после двенадцатичасовой смены хочется только одного: скорее бы добраться до дому! Те, кто живёт далеко, особенно спешат: надо успеть до комендантского часа…
И как распознать угрозу в этой безликой и текучей толпе?
Он сделал вид, будто решил уйти, никого не дождавшись. Плюнул, типа, с досады, и медленно побрёл в прежнем направлении. И снова почувствовал затылком посторонний взгляд. Это было чертовски неприятно. А главное — опасно. Кем бы ни оказался злоумышленник, чего бы он от Тапри ни хотел, приводить его к дому любимой девушки нельзя ни в коем случае!
На ближайшем перекрёстке агард свернул влево, не доходя квартала до Второй Линейной. Людный проспект остался позади. Теперь он шёл по тёмному переулку, грязному и неухоженному; похоже, здесь не работала канализация, и жители лили из окон помои прямо на мостовую. Местами узкий тротуар перегораживали груды битого камня, приходилось обходить по проезжей части с односторонним встречным движением, благо, машин не было вовсе.
Человеку, желающему оторваться от «хвоста» в таком глухом месте делать было нечего, и Тапри это прекрасно понимал. Но у него была другая цель: узнать, кто именно за ним следит. Он слишком недавно находился в городе, чтобы успеть нажить собственных врагов… или это соперник-пехотинец надумал свести счёты? Нет, маловероятно. Даже если он вдруг успел запомнить Тапри в лицо, трудно поверить в случайную встречу на улице, шансы слишком ничтожны. Узнал, кто таков, и подкарауливал у Штаба? Совсем уж глупое предположение. Штаб — совершенно автономная система, обитатели его иногда месяцами не выходят в город, нет смысла дожидаться… Определённо, это могли быть только враги цергарда Эйнера. И что бы они не замыслили, служебный долг адъютанта — их злые намерения выявить, пусть даже ценой собственной жизни. Убьют сразу — хорошо. В штабе заметят его пропажу, станут искать, узнают об опасности. А если схватят, станут пытать — он им ничего не скажет. Потому что нечего ему сказать, нарочно не вникал, не знает ни одного секрета. Вот почему оживлённому и безопасному проспекту агард Тапри предпочёл пустынный переулок. И не было в его жертвенном поступке ни юношеского легкомыслия, ни пустого, бессмысленного геройства. Он вёл себя именно так, как обязан был поступить всякий на его месте и в его должности. Ведь адъютанты нужны не только для того, чтобы разносить бумаги по кабинетам…