Последнее предупреждение
Шрифт:
В темноте по его лицу ничего не понять. Я только чувствую на своем крыле его, горячее, упругое и мягкое. Что он от меня хочет? Почему не может оставить все как есть?
— Что ты от меня хочешь? — вдруг спрашивает он.
— Я хочу? Что ты имеешь в виду? Хочу, чтобы все было как всегда.
Ненавижу подобные разговоры. Всей душой, дорогой читатель, ненавижу все эти обсуждения чувств да эмоций. Если я злая, слова бьют из меня фонтаном. Но чуть дело доходит до сердечных излияний, совсем немею. Просто какой-то тихий ужас.
Он пристально на меня
— Послушай, ты ведь страшно разозлилась тогда в Вирджинии, когда меня с той девчонкой в школе увидела.
Это правда. Я его застала целующимся с его рыжим «чудом природы», и у меня тогда случилось настоящее разлитие желчи. Вспоминаю и молчу.
— Я тоже не был в восторге от твоего Сэма. Никакой гарантии нет, что он не был там в Вирджинии подсадной уткой. Я и до сих пор почти уверен, что с ним дело было нечисто.
— Да уж, в Вирджинии было мало хорошего, — соглашаюсь я.
— А теперь скажи-ка ты мне, почему тебе не нравится, когда я с кем-то другим, а мне — когда ты?
Господи помилуй! Куда его несет?! Даже если у нас с ним что-то большее, чем у брата с сестрой, я и себе-то боюсь в этом признаться. А уж ему и подавно.
— Потому что мы мелкие, себялюбивые эгоисты, — начинаю я, надеясь, что он на этом остановится.
Но Клык криво усмехается и берет меня за руку. Ладонь у него жесткая, мозолистая, вся в старых шрамах. А рука сильная и мускулистая. Ночь накрыла нас своим черным одеялом. Слышу, как внизу под досками причала плещется вода. Мы совсем одни.
— Ты такая… — он останавливается, а я замираю. Только сердце колотится где-то в горле. — … Такая поганка.
— Чего?! — пытаюсь возмутиться, но не успеваю, потому что он наклоняется и закрывает мне рот поцелуем. Пробую еще что-то сказать, но Клык, поддерживая мне затылок, не только плотнее прижимает свои губы к моим и целует меня нежно и ласково, но с решимостью, на которую только он один способен.
«Боже! — думаю я рассеянно. — Клык, я и…» Он целует и целует меня, и в голове у меня все идет кругом. Потом я вспоминаю, что надо дышать носом. Это помогает. Туман немного проясняется. Каким-то образом мы теперь тесно прижались друг к другу. Руки Клыка крепко меня обнимают и, нырнув под мои крылья, нежно и осторожно скользят вдоль спины.
Боже! Как мне хорошо. Как мне хорошо с ним. Как я его люблю.
Это чистая катастрофа.
Судорожно хватая ртом воздух, вырываюсь от него:
— Я э-э-э… — Куда только подевалось мое всегдашнее красноречие? Вскакиваю на ноги, едва не столкнув его в воду, несусь вдоль причала и взлетаю стремительно, как ракета.
14
Клык был холоден, Игги трогал все подряд и как сумасшедший выкрикивал цвета, Надж забавлялась с первым попавшимся металлическим предметом, заставляя каждый из них приклеиваться к ее телу. За Ангелом и Газзи всегда глаз да глаз нужен. Одно хорошо, Тотал присмирел и притих, свернувшись на диване калачиком.
Наши вашингтонские приключения отнюдь не закончились. Мама и Джеб все-таки уговорили нас отправиться на новую встречу в Капитолий. На сей раз нас должны были продемонстрировать какому-то специальному комитету Конгресса. Что-то вроде Комитета по делам трудновоспитуемых мутантов.
Короче, все входят, мы рассаживаемся, и давешний седовласый генерал жизнерадостно оповещает:
— У нас замечательная новость! Нам выделены средства на создание для вас специальной школы. Где она будет находиться и будете ли вы учиться вместе с обычными школьниками, пока не определено.
Он сияет, точно только что объявил, что мы выиграли сто миллионов в лотерею.
Я в ответ тяжело вздыхаю.
— Послушайте, господа. Я все-таки не понимаю, почему дети не могут просто спокойно жить под защитой где-нибудь в секретном месте? — вступает мама.
Молодец! Пусть объяснит этим недоумкам все от А до Я.
— Видите ли, мисс Мартинез, — начинает одна из комитетских теток…
— Доктор. Я не мисс, а доктор Мартинез.
— Простите, доктор Мартинез…
— Существуют, например, программы защиты свидетелей. Правительство тратит миллионы долларов, время, ресурсы, силы, защищая свидетелей, которые зачастую сами являются преступниками. Почему вы не можете с той же энергией защитить невинных детей?
Надж сжимает мне руку. Мы все всю жизнь мечтали о настоящих родителях, искали их повсюду, рисковали всем на свете. Пара попыток закончилась, мягко говоря, неудачно. Но, в конце концов, я нашла своих отца и маму. Главное, маму. Она лучшая мама на свете. Правда, по-моему, с «невинными детьми» она сейчас слегка перегнула палку. Не знает она ни про череду спертых нами тачек, ни про опустошенный коттедж, в который мы дважды наведывались непрошеными гостями.
Но я отвлеклась. Слушайте, что случилось дальше.
Пожилая мымра в темно-синем костюме наклоняется вперед:
— Программа защиты свидетелей имеет строго ограниченные рамки и для детей не предназначена. Мы полагаем, что школа-интернат — гораздо более подходящее решение вопроса, обеспечивающее квалифицированных опекунов и педагогов. — Она холодно и надменно улыбнулась. — Уверяю вас, там условия для детей, о которых идет здесь речь, будут гораздо более благоприятными.
A темноволосая тут же добавляет:
— Никто из нас никогда ни в малейшей степени не был связан с ИТАКСом. Но мы глубоко изучили вопрос, положение этих детей и различные реабилитационные системы, приемлемые в данной ситуации. Мы понимаем, что значит детская психика, — у многих из нас есть дети.
— Но вы не их родители, — протестует мама, a Джеб сидит красный как рак. Видать, тетка его ИТАКСОМ здорово достала.
— Смею вам заметить, доктор Мартинез, ни вы, ни Джеб Батчелдер также не являетесь их родителями, — блестит стеклами очков лысеющий дядька. — Генетический компонент вашего участия нам хорошо понятен. Но факт остается фактом: эти дети, по сути дела, выросли в отсутствие человека, который исполнял бы по отношению к ним родительские функции.