Последнее слово девятого калибра
Шрифт:
– Понимаю. Пользуясь вашей логикой, после первой судимости вора можно смело признавать его в приговоре особо опасным рецидивистом. Один ведь хрен, потом опять «сядет»…
Бутурлин не удостоил Струге ответом. Какой смысл продолжать дискуссию с этим простоватым судьей из богом забытого города Тернова? Бездарщина…
Девять часов вечера. Выходцев давно дома, пьет чай с овсяным печеньем и греет у обогревателя ноги. А домашнего телефона следователя у судьи не было. Впрочем, может, и был… Антон до сих пор не нашел визитку Бориса Сергеевича. Не нашел,
В тот момент, когда он, включив маленькую лампу, решил разорвать бечевку, стягивающую сверток, он вдруг опять вспомнил слова Пащенко.
«Ты притягиваешь к себе неприятности, Струге. Не ступай в чужое…»
А пошло оно все к лешему!
Антон выключил лампу и откинулся на спину. Завтра он из академии позвонит Выходцеву, тот заберет у него сверток, и все закончится! Решено…
В два часа ночи Антон Павлович Струге почувствовал, как кто-то яростно трясет его за плечо. Оторвав голову от подушки, он уставился невидящим взором в темноту.
– Антон Павлович!.. Антон Павлович!.. Коллега!..
Струге с трудом разлепил веки.
– Вы что, Бутурлин, с ума сошли?!
– У вас нет таблеток левомицетина? Или чего-нибудь вяжущего?
– Нет! И не предвидится.
Засыпая под приглушенную возню коллеги в туалете, Струге спросил:
– Бутурлин, а правда, что в Мурманске, как и в Питере, белые ночи?
Ответом ему был странный звук. Казалось, за закрытой дверью кто-то мощной рукой разорвал пустой мешок из-под картошки…
Антон Павлович вышел из душа в прекрасном расположении духа. Выбритый, распространяющий чудесный аромат лосьона, он напоминал своим полуобнаженным видом спустившегося с Олимпа Аполлона. Полную противоположность ему представлял Бутурлин. Невыспавшийся, истрепавший себе за минувшую ночь все нервы, он был похож на Сатира после пьянки. Он одевался, сидя на кровати, исподлобья глядя на то, как Струге повязывает перед зеркалом галстук.
– Струге, вы накормили меня прошлогодними котлетами.
– А чего вы хотели за двадцать пять рублей? Кстати, где они?
– У меня мелочи нет, – буркнул Иван Николаевич. – Сегодня разменяю и отдам…
– Я пошутил, Бутурлин. Считайте это компенсацией за нравственные страдания. Мы в академию на метро поедем или у вас есть более дальновидный маршрут?
У стойки администратора Антон остановился:
– Скажите, а Максим Андреевич Меньшиков в гостиницу вернулся?
– Какой Максим Андреевич? Тот, что с вами в одном номере проживал?
Струге понял, что Меньшиков не возвращался. Но как же сотрудники гостиницы могли с ним так поступить? Он же не бродяга, в конце-то концов?! Меньшиков же судья!
– Вы в Москве ориентируетесь? – спросил Бутурлин, заходя в метро.
Поддаваясь течению толпы, двое судей старались держаться поближе друг к другу. Иван Николаевич никак не мог подавить обиды, поэтому его участие в скудных
– Я лишь адрес знаю, – признался Антон. – Новочеремушкинская, дом 69.
– Слабовато для того, чтобы прибыть на учебу вовремя, – заметил Иван Николаевич. – Сейчас доезжаем до станции «Университетская», потом на сто тридцатом автобусе едем до двадцать четвертого микрорайона. Если повезет и не будет пробок, то успеем за полчаса…
Войдя в здание академии и раздевшись, Струге смахнул со стойки гардероба папку.
– Куда сейчас, Иван Николаевич?
Тот хмыкнул. Пусть я ночью и дал слабинку, но сейчас, днем, ты, мил человек, будешь у меня на поводке. Возможно, в свою усмешку Бутурлин вкладывал иной смысл, но Струге понял его именно так.
– На второй этаж. Первая лекция по организационным аспектам становления судебной власти. Но сначала нужно зарегистрировать свое прибытие у академического куратора. Это на третьем этаже.
– Иван Николаевич, вы что, второгодник?.. Откуда все это знаете?
Толстячок не успел ответить: на этаже началось броуновское движение и приглушенные шепотки.
– Воронов… Воронов…
– Это кто? – толком не разглядев идущий строй людей, Струге наклонился к уху коллеги.
– Струге, вы на самом деле судья? – зашипел Бутурлин. – Это же Воронов!
Антон никак не мог связать воедино фамилию с должностью. Ситуация, когда он мог запросто дотронуться рукой до председателя Верховного суда, казалась нереальной. Между тем Воронов, улыбаясь и кивая всем головой, прошел мимо. Рядом с ним двигалось несколько человек в одинаковых костюмах и с совершенно идентичным выражением на лицах. Заметив в ухе каждого из них крохотные наушники, Антон автоматически перевел взгляд на топорщившиеся под мышками пиджаки. По телевизору Воронова Струге видел. Более того, читал определения Верховного суда с его подписью по вынесенным Антоном Павловичем приговорам. Однако воочию Струге видел его впервые.
– Иван Николаевич! На каком этаже, говоришь, куратор?
После первых знакомств, сбившись в единый ученический коллектив, российские судьи отправились в актовый зал. Запланированная на первые два часа лекция переносилась на вторую пару. Приехал Воронов, желающий приветствовать учеников. Понятно, что сидеть и ждать два часа в окружении дюжины охранников, пока полусотня судей выслушает теорию организационных аспектов становления судебной власти, он не будет.
Поток человек в сто протекал в огромную аудиторию сквозь узкий канал дверей. Антон стоял неподалеку, вглядываясь в окружающих. Ему очень хотелось увидеть того, кого он высматривал, и сказать: «Здравствуй, Максим! Где же ты ночь коротал, дружище?» Но двери всасывали людской поток, и, чем меньше оставалось в коридоре народу, тем сильнее недоумевал Антон. Последний из входящих, закрывая дверь, вопросительно посмотрел на Струге. Тот покачал головой и отшатнулся от двери. Судья из Воронежа Меньшиков на учебу не прибыл.