Последнее волшебство
Шрифт:
– Да.
– И ты догадался, что она говорит неправду?
– Да.
– Теперь понятно. – Он по-прежнему воинственно, с вызовом смотрел мне в глаза. И я почувствовал, вернее, удостоверился, что настали такие времена, когда даже я не способен ничего утаить под его пристальным взглядом. – Ты опасался, что она могла солгать и мне. Вот что ты имел в виду, говоря о «лишних осложнениях», не так ли?
– Отчасти так.
– Неужели же ты полагал, что она способна солгать мне? Мне! – Он произнес это так, будто речь шла о чем-то невероятном.
– Если она боялась, можно ли ее винить за обман? Да-да, я знаю, ты говоришь, что тебя ей нечего бояться.
– Это и сейчас мое право.
– Ну, вот видишь... Откуда же ей было знать, что ты согласишься ее выслушать? Что ты окажешься прежде всего королем и государственным мужем, а уж потом позволишь себе явиться мстительным супругом? Даже я и то не нахожу слов от изумления, а ведь я полагал, что знаю тебя.
На лице его промелькнула хмурая усмешка:
– Бедуир и королева – мои заложники на острове, так что руки у меня, можно сказать, связаны... Я его убью, конечно. Ты ведь в этом не сомневаешься? Но только не теперь, а со временем, когда происшествие с королевой забудется и у меня найдется иной предлог, дабы мне не бросить тень на честь королевы.
Он положил ладони вытянутых рук на парапет и стоял, глядя в темнеющие дали, где за краем земли начиналось море. Сверху на западе в разрыв между тучами упал луч меркнущего дневного света, и отдаленная водная гладь зарябила под ним ослепительным блеском.
Артур произнес медленно, обращаясь к неоглядным далям:
– Я обдумал, как представлю происшедшее людям. Я избрал среднее между ложью Мельваса и тем, что рассказала королева. В конце концов, она уже провела там с ним целый день, с утра до сумерек... Поэтому будет объяснено, что она действительно упала с лошади, как рассказывает Мельвас, и он, обморочную, привез ее в свой охотничий домик, где она и пролежала до вечера, потрясенная и беспамятная. Вы с Бедуиром должны будете это подтвердить. Не то, если узнают, что она вовсе не расшиблась и не пострадала, найдутся такие, кто будет укорять ее за то, что не сделала попытки убежать. Хотя слуга не спускал глаз с единственной лодки, а плавать она не умеет, да там еще ножи... Она, правда, могла пригрозить им обоим моим гневом, но это привело бы только к ее гибели. Он бы воспользовался беззащитностью и, утолив свою страсть, убил бы ее. Ты же знаешь, люди королевы уже примирились с тем, что ее нет в живых. Все, кроме тебя. И этим ты спас ей жизнь.
Я промолчал.
– Да, да, – продолжал он. – Кроме тебя. Ты сказал им, что она жива, и привел к ней Бедуира. А теперь объясни, как ты об этом узнал? Тебе было видение?
Я потупил голову.
– Когда Кей прискакал за мной, я воззвал к древним силам и был услышан. Я увидел в пламени королеву и с нею Мельваса.
Он мгновенно насторожился. Нечасто случалось, чтобы Верховный король доискивался у меня правды, как он делал это в разговоре с другими своими подданными. Я ощутил на себе силу его монаршей проницательности. Он тихо и сосредоточенно произнес:
– Да, вот оно. Теперь опиши мне подробно, что именно ты видел.
– Я видел мужчину и женщину в богато убранной комнате, а в приоткрытую дверь разглядел угол спальни и смятое ложе. Мужчина и женщина смеялись и играли в шахматы. Она была в просторном спальном одеянии, с распущенными по плечам волосами. Он заключил ее в объятия, при этом фигуры с доски покатились на пол, и на одну из них он наступил. – Я протянул ему на ладони растоптанного белого короля. –
Он взял у меня фигурку, наклонился над ней, словно всматриваясь. И вдруг отшвырнул вдогонку за веточкой розмарина.
– Верно, – проговорил он. – Видение было вещее. Она рассказывала про столик с шахматными фигурками из слоновой кости и черного дерева. – К моему изумлению, он улыбался. – И это все?
– Все? Да это много больше, чем я рассказал бы тебе по доброй воле, а не по долгу твоего советника.
Он кивнул, не переставая улыбаться. Гнев его как рукой сняло. Он сказал, снова устремив глаза на темнеющую равнину, туда, где последний одинокий луч серебрил далекую гладь воды:
– Мерлин, ты сам сказал: «Она всего лишь женщина». Ты много раз повторял мне, что женщин ты не знаешь. Неужели ты не замечал, в какой беспросветной зависимости проходит жизнь женщины, среди страхов и неуверенности в завтрашнем дне? Они как рабы, как скот во власти хозяев, порою жестоких. Даже в королевском доме женщин продают и покупают и готовят к жизни вдали от родины и родных, в собственности у чужого мужчины.
Я знал, куда он клонит. Подобные мысли мне и самому приходили в голову при виде страданий женщины по прихоти мужчины, даже таких женщин, как Моргауза, силой характера и умом далеко превосходящих своих мужей. Женщины словно созданы на потребу мужчинам и принуждены безропотно терпеть свое подневолье. Редкие счастливицы находят себе таких мужей, которыми могут управлять, или таких, которые их любят. Как королева Гвиневера.
– Так и с Гвиневерой, – продолжал Артур. – Ты же сам сказал, что она и сейчас еще меня плохо знает. Нет, она меня не боится, но иногда я вижу, что она боится жизни, ей страшно жить. И, уж конечно, она безумно боялась Мельваса. Понимаешь? Твое видение было правдивым . Она улыбалась ему, говорила сладкие речи и прятала свой страх. А что еще ей оставалось? Взывать о помощи к слуге? Угрожать им обоим моей местью? Да они бы убили ее, и все, она это понимала. Когда он показал ей спальню, чтобы она могла сменить свои промокшие одежды (он принимает там время от времени женщин втайне от старой королевы, своей матери, так что там есть и одежда, и все, что любят дамы), она просто поблагодарила его и заперла дверь у него перед носом. Потом, когда он стал приглашать ее к столу, она сказалась нездоровой, но он не хотел верить и настаивал, она побоялась, как бы он не взломал дверь, поэтому она вышла к столу и старалась его задобрить. И так весь долгий день до сумерек. Она дала ему понять, что ночью его желания исполнятся, а сама сидела и все еще ждала избавления.
– И оно пришло.
– Да, когда, казалось, уже не на что надеяться, оно пришло – благодаря тебе. Вот что она мне рассказала, и я ей верю. – Быстрый поворот головы. – А ты?
Я ответил не сразу. Он ждал, не выказывая ни гнева, ни нетерпения. И ни тени сомнения.
Наконец я сказал с совершенной искренностью:
– И я тоже. Она поведала тебе правду. И рассудок, и чувство, и провидение, и слепая вера – все неоспоримо свидетельствует в ее пользу. Я сожалею, что усомнился. Ты прав был, напомнив мне о том, что я не понимаю женщин. Я должен был знать, что она испытывает страх и от страха употребит против Мельваса всякое оружие, имеющееся в ее распоряжении. Что же до всего остального – за то, что она хранила молчание, пока не поговорила с тобой, за ее заботу о твоей чести и о благе твоего королевства, я восхищаюсь ею. И тобой, король, тоже.