Последнее звено
Шрифт:
Более того –каждому из них были назначены адвокаты – специальные люди, получающие жалование в храме Йусты, которые следили чтобы «их законные права не потерпели никакого ущерба». Те тоже задавали вопросы, и что-то записывали.
Пару раз пришел местный жрец Тиамат: толстый и еще молодой, бормотавший какую-то чушь, насчет того что госпожа посол совершила нечто ужасное, и он теперь не знает чем помочь, и хотя конечно он обратиться к императору, но...
И так далее, и тому подобное.
Во время допросов отчаяннее всего вела себя Марисса, думавшая,
Она поносила обычаи империи вообще, а обычай великого гостеприимства в особенности, взывала к Тиамат, называла судей людоедами и детоубийцами…
Те не гневались, а терпеливо записывали все сказанное ей.
Сам Торнан отвечал на вопросы прямо и односложно.
Да, убил. Да, столкнул в печь. Да, чтобы спасти девушку. Да, считает что обычай мерзкий и неправильный. Нет, не жалеет. Да, так ему велит учение его богов. Нет, добавить нечего.
В словопрениях он никогда не был силен.
Хитрее и умнее всего повел себя, как ни странно, Чикко.
Знал ли он, что задумали его спутники? Да откуда ж он мог знать? Они не сговаривались и с ним не советовались. Что? Если бы посоветовались? Посоветовал бы не делать того, что сделали.
Колдовал? Ну да –когда на него ни с того ни с сего напали слуги хозяина. Он же не знал –что произошло. Черная магия? Да откуда ж?
Нет – ни про какого Содагуи он не знает. И про Заббала тоже не слышал –ни на родине, ни в Логрии. И кто такой Шогг-Лаггарат он тоже сказать не может. Это она? Что вы говорите - с козлиными копытами?? Да помилуйте –он всего лишь скромный шаман вымирающего островного народца – с чего бы ему быть причастным к какой-то там древней тьме?
Хотел ли кого-то убить? Нет не хотел и не убил. Зачем служит храму Тиамат? За серебро.
Следователи не могли нарадоваться на столь покладистого и миролюбивого заключенного.
Похоже, фомор сумел как-то разобраться в этом хитром альбийском правосудии, в котором и сами имперцы не шибко, похоже, понимают.
Время шло, и временами, какое-то тупое, равнодушное отчуждение постепенно завладевало владело Торнаном, погружая в зыбкое отупение. Он словно смотрел со стороны на себя – вернее на варвара из северных лесов, убившего вдруг ни с того ни с сего почтенного человека, бывшего в своем праве –распорядится своей родной дочерью как ему угодно. И теперь варвара будут судить. Что его ждет? Странный вопрос! Ну, если бы он сам у себя дома судил убийцу князя или тысячника?
Но вот все кончилось.
Завтра их судьбу решит высочайший суд страны – Верховный Трибунал Всевеликой Альбийской Империи.
–Друзья, –вдруг сказал Чикко. Вот есть у одного народа занятный обычай – когда подступает смертный час, нужно вспомнить все недоброе, что тяготит тебя и попросить за это прощения у своих богов. И говорят –это облегчает душу при жизни и помогает в посмертии.
Давайте же исповедуемся перед нашими богами и перед друг другом.
Торнан и Марисса помолчали, молча соглашаясь.
–Давайте тогда я начну, – сказала девушка.
Я принимала зелья, запирающие чрево, противные Богине, которой молилась.
Я спала с мужчинами без обряда и даже без любви, я дралась и пьянствовала.
Я убивала людей, даже и не помню сколько, а сама не дала жизнь никому и после меня никого на земле не останется. И еще... Я осталась одна-единственная у тети, и больше у нее никого нет. И если я умру, то ей будет тяжело и горько...
Вот, и все грехи мои.
Замолчав, Марисса спрятала лицо в коленях.
–Ну, что мне сказать, – сообщил Чикко.
Мой первый и главный грех, видать, в том, что я уклонился от службы своему народу, для которой был рожден на свет. А служил, выходит, лишь своему отростку. Я не чтил отеческих богов, а чужеземных презирал или вообще насмехался над ними. Ну, что я воровал и помогал ворам почти всю жизнь, пока живу в Логрии, это не так тяжело, хотя и в этом грешен.
И я даже не знаю –что будет со мной после смерти, потому что боги наверное не захотят иметь со мной дело.
Больше ничего за собой такого не помню. А если боги вспомнят еще что-то –каюсь и за это.
–Ну тогда и я покаюсь, –Торнан сделал глубокий вздох, и сообщил.
–Я должен был стать королем в своих землях, но сбежал.
Оба его спутника молча смотрели на него.
Марисса только не удерживала отвисшую челюсть.
–Расскажи, как это случилось?
– тихо попросила она.
–Ну что ж... Мой старший брат –король Серуны, умер, простыв на охоте. Я был его наследник, и должен был занять его место. И унаследовать его жену.
А я ее терпеть не мог, да и она меня не любила. А мой младший брат Дорогал был влюблен в эту змею по уши.
К тому же… У моего отца было пять жен, от каждого клана. Ну и клан моей матушки был самым слабым. Вот и пошли разговоры, что должен дескать править не я, а он. А у нас не полагалось отрекаться от престола.
Ну я и сбежал. Ускакал как бы на охоту, и...
Торнан не стал вдаваться в подробности, что к моменту его бегства три клана из пяти уже начали потихоньку поднимать дружины, а один из двух коронных уж слишком часто стал шептаться о чем-то с дядюшкой Думом: братом матери Дорогала. И что Дорогол как ни крути был его любимым братом – и воевать с ним Торнан решительно не хотел. Не важно это уже теперь. Особенно теперь.
–Как же ты решился?? –с восхищением спросил Чикко.
–Дурак молодой был! –резюмировал Торнан. Повоевал бы, глядишь всех врагов бы и победил.
Ладно. Давайте спать.
Завтра у нас будет тяжелый день…
Но спать не хотелось. Ни ему, ни девушке, ни даже шаману.
–Торнан, –вдруг попросила амазонка. Спой что-нибудь.
Он удивился просьбе, но спорить не стал. Почему бы не спеть, ведь песня поддерживает дух в бедствиях?
Но вот что?
И тут припомнилась ему старая, почти полузабытая песня родных краев, что любил напевать его воспитатель –дядька Осмунд. Длинная, с бесконечным количеством куплетов –их все целиком не помнили даже рапсоды.