Последнему - кость
Шрифт:
Глава пятнадцатая
Жарковатый выдался денек. Тут еще голова после вчерашней пьянки потрескивает, как перезрелый арбуз, а во рту погано, будто кошки там нагадили. Лешка лениво жевал травинку и вспоминал фразы из письма. Первый раз в жизни получил и выучил наизусть. Местами оно было непонятным, городским, а местами – Светкой Смирновой. «Мы же с тобой муж и жена...»
Быстро она за обоих решила! Неужели все так просто?! А впереди все как у родителей?.. Лешка сплюнул тягучий зеленый комок.
– Леха, так ты в ПТУ
– Не-а.
– А чего, давай со мной на тракториста. Мастак сказал, что примет.
– Да пошел он. – Алексей отшвырнул травинку.
– Зря поссорился. Ванька говорил, он выделываться любит, припомнит все. К нему ведь попадешь: больше некуда.
– В город, может, поеду, если денег достаяу, – сообщил Алексей.
– В городе хорошо. – Гришка шлепнул ладонью по щеке, завозил толстыми пальцами, смахивая расплющенную муху.
Лешка отвернулся, чтобы не видеть пальцы. Они были похожи на те – бескровные, белые, с прямоугольными плоскими ногтями, а ногти с синеватым ободком. Но те спокойно лежали на животе. Лешкина рука тогда потянулась к ним – и опала на черную материю, которой была обшита сосновая доска, плохо оструганная, если рукой проведешь по ней, поймаешь занозу. Лицо было совсем непохожее: из-за шрамов. И вовсе это был не Вовка Жук, кто-то другой...
– Будешь. Леха? – угощает сигаретой Гилевич. После избиения он стал надломленным каким-то и заискивающим до тошноты.
Чиркнула спичка, и бесцветное пламя заколыхалось перед глазами, затемнило кончик сигареты, налила его красным. Горечь набилась в горло, щекочет ноздри.
Возле забора Димка Титов дразнит козу. Та мелко трясет бородой и, подогнув ногу, изображает нападение: чуть подается вперед, наставив на мальчишку рога. А Титов, высунув язык, кривится и хлещет веткой по бородатой морде. Себя бы похлестал. Треугольная физиономия Димки как бы вогнута от ударов кулаком. Первый раз ударили по переносице, и вперед торчат чуб и остренький нос, а второй – по зубам, и подбородок стал такой же острый и выпирающий, как нос.
– Над козой, гад, издевается, – равнодушно произнес Алексей.
Гришка приподнялся.
– Титов, что ли?
– Угу.
– Может, всыпем? – лениво спросил Тюха.
– Бить некого, – возразил Лешка. – Лучше привязать к забору и козу натравить.
– Кричать начнет, а Титиха дома, услышит, – заметил Гилевич. – Отведем куда-нибудь, а там...
– И что с ним сделаем? – спросил Гришка.
– Раба, а? Как в киношке, что в субботу смотрели, – предложил Вовка.
– Можно, – согласился Лешка и поручил Гилевичу: – Позови его на Пашкино болото. Рыбу ловить.
– Откуда там рыба?
– От верблюда.
– А-а... – дошло до Гилевича. – Димка! Иди сюда!
Титов остановился метрах в пяти, чтобы успеть смыться в случае чего. Остренький нос дергался и целился то в Порфирова, то в Тюхнина, то в Гилевича. На треугольной физиономии любопытство
– Пойдешь с нами на Пашкино болото рыбу ловить?
– Разве там есть рыба?
– Ну. Караси. Вот такие, – отмерил Гилевич ладонь. – Вчера бреднем ведро наловили.
Титов смотрел на него недоверчиво.
– Мы будем бредень таскать, а ты рыбу и нашу одежду переносить. Улов поровну, – объяснил Алексей.
– А бредень где?
– Там спрятан.
Титов колебался.
– Как хочешь, – равнодушно произнес Тюхнин, – и без тебя справимся.
– Нет, я пойду, – согласился Титов.
Порфиров шел последним. Титов не поспевал за Гришкой, приходилось подгонять.
– Не отставай, – толкал в спину Алексей.
Доходяга чертов! Сестра вон какая, а этот... Но та тоже – стерва! Смеялась ему в лицо и грозила написать Светке, недотрога, а саму за клубом втроем... Кулак Лешкин опять угадал между острыми лопатками.
– Не отставай!
– Я и так запыхался! – ноющим голосом оправдывался Титов.
Расположились на том месте, где год назад пекли утку. От костра осталось несколько головешек, да трава была пониже и зеленее, чем вокруг. А вокруг!..
Пашкино болото захлебывалось в зелени. Казалось, белые с темными метинами стволы берез чудом удерживаются на поверхности и вот-вот, прощально качнув кронами, утонут в сочной траве. Над островками камыша без опаски кружились стайки чирков. В дальнем конце луга призывно крякал селезень. Ему отвечала из леса сорока. И в лесу было по-летнему радостно. Звонкие стволы сосен будто собирались оттолкнуться от земли и полететь в небо, а рядом с ними, точно боясь последовать их примеру, испуганно присели елочки. Вот только запах – смолистый, липкий – напоминал, что из сосен делают гробы. Чтобы заглушить его, Лешка взял у Гилевича сигарету.
Они сидели на траве, курили, а Димка стоял, вцепившись руками в штаны на бедрах, и носик у него подрагивал, как поплавок при легкой поклевке. Титов догадался, что с рыбалкой его надули, и пытался угадать, зачем привели. На всякий случай спросил:
– А где бредень?
Ответа не услышал.
– Пойду я домой? – попросил он.
– Успеешь, – ответил Порфиров. – Сначала расскажи, зачем козу мучил?
– Я не мучил... Ребята, вы чего?! – Маленькие кулачки затерли глаза, крысиная мордочка скривилась, готовясь зареветь, тихое повизгивание задрожало на губах.
Оно и взбесило Лешку. Ну, гнида, еще ведь не били! И не хотел же бить, но как такую мразь?!. Он вдавил окурок в землю, рывком поднялся. Не целясь и не в полную силу влепил по носу.
– 0-у!.. – взвыл Димка, пряча мордочку в ладони, и присел будто специально, чтобы удобней было ударить ногой. И распластался от такого удара.
Били его долго, словно каждый пытался отфутболить от себя маденькое тело, но никак не удавалось. Оно не успевало опуститься на землю. Рубашка задралась, и видно было, как под носками туфель вминаются ребра. Димка сперва вскрикивал, потом хрипел, потом затих.