Последнему - кость
Шрифт:
– Троим! – со смешком ответил Алексей.
– А водка будет?
– Бутылку возьмем.
– Две, – решительно заявила она.
Порфиров от неожиданности приоткрыл рот. Отступать было поздно, а согласиться... Он нерешительно посмотрел на Тюху-старшего: Ванька считался бывалым, часто рассказывал о похождениях в райцентре, где женщины, не в пример поселковым, более покладистые.
– Значит, две бутылки, закуска... – перечислил Ванька.
– Жратвы побольше, – вставила Бандитка.
– ...и дашь троим?
– Угу.
На вытянутом лице Тюхина засветлилась
– Так это, я за деньгами сбегаю, водки возьмем, а то магазин закроется. Вы это, стойте здесь, я быстро.
– А чего здесь стоять? Я лучше в тепле подожду. К тебе пойдем или к нему?
Порфиров отрицательно покачал головой: родители дома. У Тюхниных тоже не развернешься. Он понял, что дело срывается, в барак ведь не пойдешь: увидит кто-нибудь, раззвонят по всему поселку.
– Может, в бане? – нерешительно спросил Ванька. – Мы топили ее сегодня, не выстыла еще.
– Можно и в бане, – согласилась проститутка.
– Ну, я – за деньгами, а вы Гришку подождите и идите в баню. – Добежав до угла, Ванька вспомнил: – Жратвы принесите.
В предбаннике было не так тепло, как предполагали. Керосиновая лампа освещала бревенчатые стены, лавку вдоль одной и перевернутые вверх дном бочки у другой. Крайнюю бочку подтащили к лавке, разложили на днище закуску: хлеб, сало, кровяную колбасу и вареную картошку, поставили бутылки и стаканы. Красные руки Бандитки хватали еду, плямканье слышалось даже не изо рта, а немного ниже, из горла, стакан подлетал к губам, из него отпивалось с причмокиванием, как сладкую воду, и быстро опускался на днище, чтобы и вторая рука могла хватать.
Алексей сидел на перевернутом ведре напротив женщины и представлял, как все будет дальше. Водка уменьшила опасения, давнишняя мечта казалась не такой уж трудно выполнимой. А хотелось сильно, особенно, когда женщина наклонялась, и глубокий вырез летнего платья позволял видеть белые, выпирающие из материи груди.
Бандитка тяжело отвалилась от бочки, выдохнула, по-лошадиному шлепая губами. Допив водку, она сыто отрыгнула, поковырялась ногтем в зубах.
– Ну, чего, пойдем? – равнодушно спросила проститутка.
Дружки переглянулись: кто первым? Ванька смотрел на Лешку, а тот на него, уступая очередь.
– Пошли, – не своим голосом произнес Тюха-старший.
Бандитка грузно поднялась, прихватив с днища кусок сала. Из бани послышался ее недовольный голос:
– Говорил, тепло... мокрое все... пальто давай.
Алексей и Гришка сидели молча, прислушивались. Ворчание стихло, заскрипели доски. Лешка плотнее сжал ноги. Он смотрел на лампу, на пляшущий язычок пламени. Язычок был телесного цвета и напоминал женскую голову, от которой исходил густой дым, похожий на вставшие дыбом черные волосы. Дым бился о стенки лампы, особенно там, где стеклянный колпак суживался и переходил в трубу с отбитой половиной и был покрыт жирной копотью. Иногда язычок пламени резко падал к стеклу, раздваивался, превращаясь из головы во вставшее на руки тело с раздвинутыми в стороны толстобедрыми ногами. Ноги поднимались вверх, сливались – и опять женская голова со вздыбленными волосами...
Скрипение
– Следующий! – высокомерно произнес Тюха-старший и с хлюпаньем сглотнул слюну.
Алексей повел плечами, скидывая фуфайку. Деревянная ручка врезалась в ладонь, утянула дверь за собой. Из бани пахнуло теплой прелью. На полках лежала женщина с темным телом и белыми ногами. Лешка приближался к ней и боялся, что Бандитка одернет платье и встанет. Он торопливо упал на влажные доски рядом с ней. Что делать дальше – не знал. Набравшись духу, опустил руку на растекшуюся грудь. Она была большой и вялой. еперь вроде надо поцеловать. Губы наткнулись на жирные солоноватые пальцы.
– Ну?! – пробурчала Бандитка набитым ртом.
Алексей испуганно отпрянул и замер в неудобной позе. В локоть врезался твердый край Ванькиного пальто. Подняться бы и уйти, но в предбаннике сидят Тюхнины. Лешка чуть не заплакал от злости и обиды.
Бандитка недовольно вздохнула, зашевелилась. Ее рука придвинула Порфирова, зашарила в брюках. Лешке было неловко, хотелось ударить по этой руке. Шершавая ладонь высвободила упругую плоть, подтолкнула Лешку:
– Залазь.
Женское тело было мягким и теплым, Алексей ощущал его через свою и ее одежду, но боялся налегать, думал, что сделает больно, а за это грубо оттолкнут. И ждал-подсказки или помощи.
Бандитка еще раз вздохнула, ее рука протиснулась между телами, с бесцеремонностью указала путь...
Кап... кап... кап... – дробилось у уха. Лешка лежал на мягком женском теле и тяжело дышал. Все произошло быстро и совсем не так, как мечталось, хоть плачь от обиды и разочарования. Возле другого уха послышалось чавканье, и кулак просился унять его. И еще было удивление: и стоило из-за этого так мучиться, гореть?
Алексей неуклюже слез, стараясь не прикасаться к Бандитке, потому что чувствовал к ней отвращение, желание избить. Шагнул – баня качнулась, потолок налег на плечи. Алексей тряхнул головой и рванулся к двери.
– Следующий! – ухарски повторил он.
Мимо, задев локтем, просопел Гришка. Порфиров злорадно улыбнулся ему вслед. Надетая фуфайка придала уверенности, будто до этого был голым и беззащитным, но встретиться взглядом с Ванькой боялся: догадается обо всем.
– На, выпей, – придвинул Тюха-старший стакан, в котором на донышке была водка. – Немного припрятал, чтоб отпраздновать.
Лешка выпил, как больной долгожданное лекарство.
– Ну, как, здорово, да?
– Угу! – с деланным восторгом подтвердил Алексей.
– Баба – что надо! А опытная! Не то, что молодые!
– Ага!
– У меня были оторвы, особенно та, из детского садика, но куда ей до этой!..
Порфиров делал вид, что внимательно слушает, но в голове было пусто, словно мысли испарились в бане и осели холодными каплями на стены.
Гришка вернулся быстро. А может, его не было долго – Лешка не заметил. Втроем пообменивались односложными и слишком восторженными впечатлениями. Вышла Бандитка, швырнула Ваньке пальто, сгребла и рассовала по карманам остатки еды.