Последние дни Атлантиды
Шрифт:
Тоду, который пришел в числе первых, не стоялось на месте, он, беспрестанно озираясь по сторонам, в волнении мерил шагами площадь из стороны в сторону. Он страстно мечтал, и в то же время боялся увидеть Клиту. Как она встретит его? Что он ей скажет? Душевного волнения и сильного сердцебиения ему было не унять. Но Клита все не появлялась. Вот уже собралось много самого разного люда — жителей со всех поясов Аталлы, — а ее так и не было. Не может же, в самом деле, она не прийти на самый почитаемый всеми атлантами праздник, — едва ли не каждый миг спрашивал себя Тод. Он, пробираясь сквозь толпу, вновь и вновь всматривался в лица, но не находил среди них того единственного, прекрасного лика, который он так жаждал увидеть.
Наконец, звонкие трубы возвестили народу о появлении царя. Хронос в сопровождении архонтов Атлантиды и дочери своей предстал перед ликующей толпой, приветствовавшей его громкими, слитыми в единый гул восторженными криками. Хронос молча без улыбки смотрел с балкона вниз, туда, где за пределами массивного мраморного парапета, у его ног радостно кричала толпа. Но лик царя был темен и угрюм, печаль черной тучей отразилась на нем.
Несколько дней, прошедшие со времени его тяжелого разговора с Верховным жрецом, до неузнаваемости изменили облик Хроноса. Он не мог больше спать и веселиться, не мог по своему обыкновению радостно управлять любимой страной, не мог жить. Покой и душевное равновесие теперь ему были чужды. После грозного предсказания Микара Хроносу не удавалось отрешиться от его страшных слов. Больше всего на свете он хотел бы стереть из памяти слова Верховного жреца, гулким эхом беспрестанно звучащие в его душе, забыть их и никогда не вспоминать. Но он знал, что предсказания Верховного жреца истинны, Микар не ошибается, глаз Богов, живущий в нем, ни единого раза не обманул его. И значит, Атлантида, действительно, должна умереть, а вместе с нею и все они. О, Боги, как же ему в это поверить?! Как же ему, царю этой процветающей страны, жить теперь с этим, каждый миг ожидая для своего народа самого страшного? Противоречивые чувства раздирали на части его разум.
Долгими бессонными ночами, неподвижно сидя на террасе и вдыхая свежесть воздуха, принесенного ветром с бескрайних морских просторов, Хронос, терзаемый тяжелыми сомнениями, то решался объявить всему народу о надвигавшемся бедствии, то склонялся к тому, чтобы удерживать сие в тайне, дабы не сеять панику, не опустошать родную землю. Царь не мог бы даже и в кошмарном сне представить себе панического, пусть и спасительного бегства атлантов, он не мог представить тишины опустевших городов, замерших в безмолвном ожидании надвигавшейся трагедии. Сострадание к своим подданным и жалость к самой стране терзали его сердце. В какой-то миг, уже готовый выйти к народу с грозным предсказанием, он вновь отказывался от своего намерения, толкаемый к отступлению смутными мыслями насчет неопределенности пророчества Микара, ведь даже ему, Верховному жрецу, неведома точная дата смерти Атлантиды. Разве хотя бы кто-нибудь, кроме безмолвствующих Богов, может знать, в каком году и месяце сие произойдет, какой из дней станет последним для его страны? Нет, никому знать это не дано. И значит, может пройти еще много времени, прежде чем нагрянет страшная беда. Еще успеют умереть старые, а им на смену прийти новые люди. Так зачем же он, царь, станет сеять смуту среди своего народа?
Сегодня ранним утром, когда Хронос, так и не сомкнув глаз, сидел на террасе, устремив взгляд в далекие бескрайние дали, раскрывавшиеся перед ним с высоты царского дворца, к нему вошел Синапериб, прибывший раньше других архонтов на праздник; он почтительно приветствовал царя. Синапериб, отметив про себя необычайную бледность и усталость лица Хроноса, с беспокойством спросил его, здоров ли он.
— Благодарю тебя, о, Синапериб, за твою заботу и искреннее участие, — ответил Хронос после недолго раздумья.
Размышляя ночью о предстоящем празднике, царь Атлантиды так и не решил, станет ли он говорить о предсказании Микара, если уж не с народом, то хотя бы с архонтами. Поэтому появление Синапериба застало Хроноса врасплох, он по-прежнему пребывал в сомнениях, не знал, должно ли ему распространяться об этом. Но глаза Синапериба выражали такое искреннее участие и теплоту, что для измученного тяжелыми сомнениями сердца Хроноса они были подобны бальзаму, заботливо врачующему раны. И тогда он вдруг решился обо все поведать Синаперибу, — он искренний, большого ума человек. Пусть архонт даст ему свой совет.
Архонт внимательно внимал Хроносу. С каждым его словом менялся облик Синапериба, исчезли безмятежность и теплота из его темных глаз, теперь в них читались мужество и твердая решимость противостоять беде.
— О, Синапериб, прошу тебя дать мне твой мудрый совет, ибо я в растерянности и смятении, не за себя и даже не за дочь свою, но за Атлантиду и ее жителей, — сказал Хронос, окончив свой рассказ.
— Непомерно тяжел груз, что пал на плечи тебе, достопочтимый царь Атлантиды, — печально промолвил Синапериб. — Никто не может помочь тебе облегчить этот груз, вряд ли и мне, недостойному твоей великой мудрости, сие по силам. Моя душа теперь тоже в смятении, путаются мысли, неподвластные больше разуму.
— Ты достойно правишь Туле — самым большим островом Атлантиды, — не раз ты принимал на себя трудные решения, все они были истинны и благовидны, скажи, что бы ты сделал, окажись на этом месте, месте царя сей богатой и процветающей страны?
— Но мне никогда не доводилось быть в столь сложном положении, стоять пред таким судьбоносным решением…
— И все-таки…
— Пусть будет так, я постараюсь… Предсказания святейшего Микара не подлежат сомнению, значит, беды нам не миновать. Но посмотри на себя, о, Хронос, получив сие трагическое знание, ты потерял покой и сон, что же ждет твоих подданных, если часть непомерно тяжелого груза ты отдашь им. Они тоже, подобно тебе, станут жить ожиданием худшего, свет солнца померкнет для них. Наверное, неслучайно мудрые Боги закрыли третий глаз атлантов, ведь на пороге столь трагических событий, имей они его, не удалось бы избежать большого беспокойства людей. Так разумно ли сеять среди них то, от чего их хранят Боги?
— Ты прав, как всегда прав, о, Синапериб, — с улыбкой промолвил Хронос.
– Своими мудрыми словами ты успокоил мое разволнованное сердце. Ты прав, я не стану делить этот груз с моим народом, пусть он останется при мне. Но, о, Синапериб, прости меня, что я, поддавшись сердечному смятению, разделил его с тобою.
Хронос встал и крепко сжал руку архонта, прося его прощения.
— Ты всегда был мне, как брат, — сказал Хронос, — до сей поры мне приходилось делить с тобою только радости, но видно наступает тяжелое, мрачное время, нам придется вместе испить горькую чашу, приготовленную судьбой. Могу ли я и дальше рассчитывать на твою поддержку, честность и мужество?
Архонт с волнением слушал речь царя Атлантиды, он, близко знавший Хроноса, понимал, как тяжело тот переживает страшную весть, ему и самому было непросто унять всепоглощающую тревогу. Но Синапериб понимал, что посланные небом испытания, даже самые страшные и суровые, надо принимать смиренно. Мудрым Богам лучше любого земного человека ведомо их великое назначение.
— Да будет так! — торжественно произнес Синапериб.
Стоя перед народом на площади, Хронос больше уже не сомневался в своих намерениях и мыслях, но стереть с лица печать беды было ему не по силам. Народ же, увидев царя мрачным и молчаливым, постепенно затих, почувствовав неладное.
— О, Хронос, позволь спросить тебя? — раздался из притихшей толпы чей-то голос.
— Говори!
— Здоров ли ты, наш царь? Почему так печален ты сегодня? Может, чем провинился пред тобою твой народ?
При этих словах Синапериб бросил свой встревоженный взгляд на царя, понимая, как еще велик в его сердце соблазн объявить народу своему истину. Но Хронос открыто глядя в глаза тех, править кем он был призван самим небом, ответил твердо и громко:
— Царь ваш здоров! Народ же Атлантиды, мудрый и великий, не может иметь никакой вины ни пред царем, ни пред самими Богами! Праздник пришел на нашу благодатную землю. Вы много трудились, настало время веселиться. Будем же радостны, оставим все наши мелкие печали на пороге большого праздника! Где же музыка? Почему наступила тишина? Музыку!