Последние дни Атлантиды
Шрифт:
Тод, внимательно наблюдавший за Лессирой всю дорогу, чутко отзывавшийся на каждое ее движение, заметил удивление, застывшее на ее прекрасном лице.
— Чему же ты так удивлена, Клита? — спросил он.
— Я доселе не бывала здесь, не видела этих улиц. Тебе ведомо, почему здесь так все устроено? Я вижу здесь каждый живет уединенно.
— Такое устройство вызвано близостью морских ворот. Каждый день в Аталлу на судах прибывают заморские люди — все они любопытны, а некоторые и нечестны. Поэтому такое уединение, даже можно сказать, укрепление защищает от посторонних глаз и злых помыслов. Но все жители последнего пояса Аталлы с удовольствием посещают те места, где любят проводить свое время и жители других поясов. Все они искренни с живущими рядом с ними, двери любого дома открыты для ближнего.
— Ты, должно быть, преувеличиваешь искренность людей, живущих здесь. Тебе известно, какие распри начались в последнее время среди земледельцев из-за величины их полей? Многие из них просят народное собрание переделить их земли.
— О-о! Ты сведуща в таких вопросах?! — удивился Тод, чем вызвал смущение Лессиры, которая, решив, что она выдала себя, слегка покраснела. — Мне известно об этом.
Справившись со своим сиюминутным смущением, Лессира продолжила разговор:
— Ты сказал, что твой отец — земледелец, он тоже хочет получить земли?
Тод ответил не сразу, потому как во внезапно прозвучавшем вопросе была выражена вся суть изрядно затянувшегося его спора с отцом. Разногласия с отцом возникли сразу после того, как Беркан сначала поддержал, а затем и стал главенствовать среди некоторых земледельцев в их притязаниях на соседствующие земли. Резко и властно отвечая на протесты сына, противившегося стремлению отца и его сторонников переделить землю, Беркан, не терпевший возражений, гневно сверкая глазами, твердил, что люди, не должным образом заботящиеся о своих наделах, должны часть их отдать более трудолюбивым и умелым земледельцам. Не может плодородная и обильная земля Атлантиды принадлежать тем семьям, которые не любят ее и не заботятся о ней, повторял он.
Тод, страдавший душой из-за этой тяжбы с землей, а главное из-за участия в ней своего отца, немного растерялся перед пытливым взглядом Лессиры, ожидавшей ответа. Так случилось, что эта тема была больной и неразрешимой для него. Он не мог поддержать своего отца, но не мог и отделиться от него, так как любил всей душой и отца, и всю свою семью. И получалось, что он, как часть семейства Беркана, должен был разделять его взгляды, по крайней мере, при посторонних иначе быть не могло. Тод никогда бы не позволил себе в разговоре с чужими людьми осуждать поступки и взгляды своего отца. Все их разногласия клокотали в страстных спорах в кругу семьи. Тод не боялся высказать отцу свое мнение, поспорить с ним, но при посторонних он оставался верным сыном Беркана, хотя бы внешне поддерживающим его.
— Многие земледельцы выступают за передел земли.
Голос Тода вдруг стал тусклым и невыразительным, а сам он старательно прятал глаза от пристального взгляда Лессиры. А Лессира, встретившая, наконец, человека, имеющего прямое отношение к кругам, затеявшим этот большой, можно сказать, государственный спор, жаждала услышать из его уст мнение противоположной стороны, противоборствующей народному собранию и самому царю.
— Дело в том, что они придерживаются тех взглядов, что малочисленные семьи, не справляющиеся со своими наделами должны поделиться с теми, у кого есть все возможности обрабатывать землю, получать два урожая.
— Что означает, малочисленные семьи?
— Это те семьи, где число детей, последователей своих отцов, мало. Значит, считают многие земледельцы, они не так нуждаются в плодородных и тучных полях, как многочисленные, способные возделывать земли, получать хорошие урожаи, что, в конечном счете, идет во благо, прежде всего, государству.
— Ты сказал многие, а твой отец среди них?
— Да.
Длинная и узкая улица вывела их на просторную площадь, возвышающуюся над морем. Перед их взором открылась панорама необъятного морского простора, лазурной гладью уходящего за горизонт. Море, казалось, было повсюду. Оно ограничивалось сушью только лишь с одной стороны, там, где наступал предел Аталлы, где мраморные парапеты площади и величественно застывшие поблизости от них столпы главных морских ворот Атлантиды, соприкасались с его волнами, уходя прочь же от них море просторно распахивалось от края и до края.
Легкий морской ветерок лениво играл приспущенными полотнами белоснежных парусов замерших у причала торговых кораблей.
Лессира, Тод, и стоящая поодаль Назира, молча любовались раскрывшейся перед ними панорамой. Они свободно, всей грудью вдыхали свежий морской воздух. Море, представшее в этот день их взору, было спокойно, оно неторопливо несло к горизонту свои волны. Со стороны причала, где готовилось к дальнему путешествию судно, ветер приносил чьи-то крикливые голоса, то и дело доносился шум — на палубу загружали разные товары, за пределами Атлантиды слывшие редкими и даже диковинными.
— Я стараюсь бывать здесь часто, когда выдается время, — сказал Тод, — мне нравится видеть этот бескрайний простор, дышать морским воздухом. Здесь легко думается о дальних странах и землях, представляются путешествия и дороги. А ты бываешь здесь? — обратился он к Лессире, устремившей взор вдаль, туда, где у края земли встречается море с небом.
— Иногда, — едва слышно произнесла она, не в силах оторвать взгляд от таинственной синей дали.
— Ты, вероятно, живешь на другом поясе? Позволь узнать, из какой ты семьи, кто твои родители?
— Я? Я… мои родители… вернее, мой отец… э-э… он астроном.
— О-о! Асурамай! Ты его дочь?!
— Ты… ты его знаешь?! — Лессира почувствовала, как ее щеки опалил яркий румянец. Ей еще не приходилось лгать, поэтому, попав в нелепое положение, она почувствовала себя совсем неуверенно. Но ведь не могла же она сказать юноше, что она царская дочь. В конце концов, какое ей дело до того, что он о ней подумает, если вдруг выяснится правда: она видит его в первый и последний раз.
— О нет, конечно, лично я с ним незнаком, но наслышан о нем, как о человеке больших знаний и великого ума.
Лессира с облегчением выдохнула воздух, который, казалось, плотным сгустком, вдруг заполнил всю ее грудь. Она с удивлением прислушивалась к своим ощущениям и спрашивала себя, с чего это вдруг она так разволновалась, когда этот молодой красавец едва не уличил ее во лжи? Разве имеет хотя бы какое-то значение восхищенный блеск его темных, почти черных глаз, когда он обращает свой взор к ней, а когда улыбается, то тепло и нежность, струящиеся, казалось, из самого его сердца, горячей волной охватывают ее всю, от чего сердце начинает испуганной птицей колотиться в груди. Разве важно этой ей, избалованной вниманием и почтением приближенных, готовых в один миг выполнить любое ее желание? Она, стоя около него, смотрела в его глаза и думала, что подобных ощущений в ее сердце еще не бывало. Почтение и восхищение, оказываемые ей, как дочери царя Хроноса, не шли ни в какое сравнение с тем чувством, что читалось ею в глазах Тода, который даже и не знал, кто она есть на самом деле.