Последние дни Константинополя. Ромеи и турки
Шрифт:
Лишь поздно вечером – когда на землю опускалась тьма, а нечестивцы успокаивались, – женщины могли прийти на стены, чтобы принести мужчинам еду, питьё, воду для умывания и чистую одежду. Только вечером наставало время, чтобы перевязать раненых и увезти убитых. А если было необходимо, то женщины помогали в восстановлении стен, за день разрушенных турецкими пушками: таскали камни, землю в мешках. И так до глубокой ночи, а затем уходили, но считали такую ночь счастливой, ведь порой случалось, что турки не прекращали попыток овладеть укреплениями даже с наступлением темноты. Сражение шло при свете факелов и костров, а женщины прятались. Они могли помочь только молитвами.
К счастью, нечестивцы обычно не были так упорны – они давали отдых себе и другим. И тогда женщины жили как обычно. Вечером они навещали мужчин, после этого помогали им в починке стен, затем шли спать по своим домам, а утром просыпались и шли на галерею ипподрома. Оттуда они издали смотрели на вновь начинающуюся битву, а затем отправлялись молиться в храмах Города.
Знатные женщины, конечно, проводили дни и ночи несколько иначе, но никто бы не сказал, что им живётся легко. Молитва – труд тяжёлый, и раз уж аристократка не таскала камней, она должна была молиться за себя и за тех, кто не молится. Ведь иногда наступали такие дни, когда казалось, что только благодаря молитвам Город до сих пор держится.
Так думали женщины в простых бежевых мафориях [4] , стоя в проходе между мраморными колоннами и глядя на богачку, которой уже следовало бы направиться в ближайшую церковь. Больше пользы, чем стоять здесь, ведь почти минул девятый час и, значит, скоро должна была начаться служба.
Богачка, красивая, ещё не старая женщина в красном платье и тёмно-синем мафории, смотрела то на северо-запад в сторону залива Золотой Рог, то на юг в сторону моря. Рядом, следя за её взглядом, стоял светловолосый мальчик лет четырнадцати в короткой синей тунике с длинными рукавами, узких жёлтых штанах и бежевом плаще. Ткани одежд мальчика были такими же богатыми, как одежды женщины, и значит, он был сыном, а не слугой.
4
Мафорий – большая четырёхугольная непрозрачная женская накидка, прикрывающая голову, плечи и всю верхнюю часть тела. В нём изображают Богородицу.
Мария, жена Луки Нотараса, занимавшего должность великого дуки [5] , стояла на галерее Большого ипподрома и смотрела вдаль, на северо-западную сторону Города, ведь именно там – на стенах возле залива – находились муж и два старших сына. Лишь младший сейчас был рядом.
Увы, та часть оборонительных укреплений располагалась от ипподрома дальше всего, и Мария в очередной раз подумала, что лучше бы Лука находился в другом месте. На совете у василевса все военачальники, участвовавшие в обороне Города, сами выбирали, что будут защищать, и Лука мог сказать: «Я возьму себе средний участок южной стены». Василевс бы согласился, ведь он прекрасно знал, что возле южной стены находится дом Нотарасов. Когда человек хочет защищать свой дом, это понятно и не может вызывать осуждения. Но Лука выбрал участок на северо-западе, примыкающий к заливу, где стоял ромейский флот, а вернее – несколько судов, которые назывались флотом.
5
Великий дука (мегадука) – начальник флота, один из высших чинов Византийской империи.
Помнится, Мария, только-только узнав об итогах заседания, со слезами спросила мужа: «Почему ты так решил?» – а он ответил: «Я сделал такой выбор, чтобы услужить нашему господину василевсу, и хватит об этом».
Разумеется, благовоспитанная жена ничего не может возразить своему супругу, если он говорит «хватит». Как бы ни была она расстроена и напугана, ей следует замолчать, но со временем Мария увидела в ответе Луки нечто обнадёживающее: если муж ещё держался за свою должность, значит, думал о своей карьере и положении, то есть верил в то, что Город выстоит. А если бы полагал, что всё кончено или почти кончено, то беспокоиться о должности стало бы бессмысленно и Лука начал бы думать только о спасении собственной семьи и своего имущества.
«О доме можно пока не волноваться», – повторяла себе Мария, но на всякий случай, находясь на ипподроме, обращала взгляд не только на северо-запад, но ещё и на юг. Там, совсем близко, виднелся их с мужем дом. Большое прямоугольное здание, построенное по древним образцам, как и все соседние дома, так что стены были полосатые: слои из серого камня чередовались со слоями красного кирпича, а широкие арочные окна начинались лишь на уровне второго этажа.
Главный фасад, находясь в общем ряду чужих фасадов, смотрел на север, а сама улица была широка, поэтому Мария могла без труда видеть даже входные двери – высокий прямоугольник, отсюда казавшийся чёрным, хотя на самом деле обе створки были выкрашены в зелёный цвет.
По стилю это здание копировало Большой дворец: ансамбль зданий, располагавшийся в конце улицы и примыкавший к восточной стороне ипподрома. Покинутый василевсами, дворец давно превратился в руины, а довершилось разрушение в минувшие полгода, когда Город начал готовиться к турецкой осаде. Камни из стен дворца были использованы для починки оборонительных укреплений.
Полуразобранные стены и останки черепичных крыш выглядели так странно по сравнению с обустроенным домом Нотарасов. Казалось, что с востока идёт некая волна всеобщего разорения и разрушения и что скоро она захлестнёт даже этот дом. И он станет такими же руинами, как дворец, где посреди парадных залов растут кипарисы, а на месте садов местные жители пасут скот.
Большой ипподром тоже начал приходить в упадок. Никто уже и не помнил, когда здесь последний раз устраивались состязания колесниц, потому что в казне василевса, с каждым годом оскудевавшей всё больше, не отыскалось бы денег на увеселения. Арена заросла высокой травой, и даже в щелях каменных скамей уже укоренилась трава и дикие цветы, но само сооружение ещё оставалось крепким. Никто не начал его разбирать и растаскивать, хотя, возможно, просто ещё не нашёлся тот, кто вынет первый камень, а дальше дело пошло бы само собой.
Думать об этом было грустно, и потому Мария снова посмотрела на свой дом, обновлённый всего-то два года назад. Верхушки деревьев, растущих во внутреннем дворе, поймали на себя луч солнца, и этот же луч сделал хорошо видными белых чаек на черепичной крыше – дом находился почти у самого моря. Лишь узкая улочка и оборонительные укрепления отделяли его от берега.
Ту часть укреплений поручили защищать турку Орхану, а Марии пришлось смириться, что их дом защищает нечестивец, волею судьбы вынужденный воевать на стороне христиан. Орхан всю жизнь был изгнанником, и турки, которые сейчас осаждали Город, считали этого человека врагом.
Орхан, за годы пребывания в Городе выучив греческий язык [6] , не раз уверял василевса, что лишится головы, если попадёт к своим соплеменникам, но многие приближённые василевса полагали, что турок с турками всегда сможет договориться и выторговать себе жизнь.
Наверное, поэтому средний участок южной стены был вверен не только Орхану, но и монахам из нескольких городских монастырей. А может, василевс хотел уравновесить одного нечестивого благочестием многих, дабы Бог не обделил своей милостью южную стену Города… И всё же лучше бы Лука оставался поближе к своему дому, а не возле Золотого Рога.
6
Несмотря на то что жители Византии называли себя ромеями, а не греками, говорили они всё же по-гречески.