Последние дни Российской империи. Том 1

Краснов Петр Николаевич

В приёмной всецело распоряжался секретарь Распутина Симанович, который решал, допустить того или иного посетителя или не допустить. Со временем он приобрёл практику и не бескорыстно, так сказать, из благотворительного предприятия своего «шефа» создал весьма доходное дело, которое бессовестно использовал в личных интересах. Старец ничего не подозревал. Свой труд он делал безвозмездно, а если и принимал какие-нибудь ничтожные подарки и даже деньги «благотворителей», то только с тем, чтобы во имя имущих дать неимущим. Бедных посетителей, жаловавшихся на нужду, Распутин часто наделял деньгами из ассигнованного ему царём жалованья. И тем не менее в Петрограде утверждали многие, что старец брал со своих просителей деньги за свою рекомендацию, ту или другую услугу и что даже выдавал квитки на полученные деньги, то в пользу «Красного Креста», то какого-нибудь другого благотворительного учреждения. В столице говорилось о том, что Распутин — богатый человек, собственник рыбных промыслов, член многих акционерных обществ, в том числе и резиновой фабрики «Богатырь» в Москве. Скончайся Распутин завтра, то оказалось бы, что ничего из приписываемого ему богатства у него нет [11] . Его семья в столице, как мне известно, ведёт весьма скромный образ жизни. Старшая дочь — Мария готовится к карьере танцовщицы-профессионалки, не рассчитывая, очевидно, на фиктивное богатство своего отца. На благотворительном же предприятии Распутина зарабатывает большие деньги только его секретарь. Симанович добился доверия своего «шефа» решать многие вопросы по своему усмотрению. Он имел от него пачки готовых рекомендательных писем, написанных и подписанных им, и раздавал их, как ему было выгодно. В рабочую комнату своего шефа Аарон Симанович посылал, в конце концов, городскую бедноту и крестьян, приезжавших во время войны в массе и издалека с просьбами о помощи всякого рода. Сам же он решал дела с просителями другого сорта: с чиновниками, просившими о повышении; с теми, кто хотел стать чиновником в каком-нибудь министерстве; с поставщиками разных снаряжений и материалов для нужд войны и, наконец, даже с подозрительными, тёмными личностями, дельцами без предприятий и без определённой профессии. Аарон Симанович собирал большие суммы денег для себя лично без ведома и одобрения Распутина. Он сделал из благотворительного своего «шефа» бессовестный и выгодный для себя «гешефт» [12] .

11

Симанович писал в своей книге: «Если бы Распутин преследовал личную выгоду в своей работе, то мог стяжать большое состояние. Ему было бы легко получать вознаграждение от людей, для которых он устраивал чиновническое место или выгодное дело. Но он никогда не требовал денег. Деньги брал он лишь в том случае, если хотел ими кому-нибудь помочь». «Я попытался однажды заинтересовать его выгодным предприятием, но он отказался от него категорически».

12

Фюлеп-Миллер в своей книге «Der heilige Teufel» писал, между прочим, следующее о деятельности Симановича:

«Уже несколько раз открывалась дверь в рабочую комнату и в ней появлялся брюнет средних лет с выразительными еврейскими чертами лица, приветствуя посетителей дружелюбно и почтительно. Это был Симанович, первый секретарь Распутина. Он то называл нового посетителя, то подходил к старцу и тихо спрашивал его о чём-то. Каждый раз, когда дверь вновь открывалась, посетители могли бросить взгляд в рабочую комнату Там сидели тесно один к другому вокруг круглого стола несколько человек. Некоторые из них сидели, склонившись над какими-то письмами и записными книгами и делая в них заметки. Другие вели между собою возбуждённый разговор, нервно жестикулируя руками. Почти все мужчины были небрежно одеты. Двое или трое из них имели на себе обыкновенные рубашки и выглядели, как мелкие служащие. Другие были типичными представителями мелкой еврейской денежной биржи Петрограда, с, неприятными маленькими глазами и рыжими козлиными бородками. Вся эта картина возбуждённых типов с записными книжками в руках вокруг одного, который стоял среди них, выкрикивал многочисленные имена и цифры, напоминала собою нелегальную денежную биржу».

Распутину, сибирскому крестьянину, были совершенно чужды вопросы расового антагонизма между евреями и неевреями, который существовал и часто проявлялся в виде погромов в западной Малороссии и, с особенной силой, в бывших польских областях. Старец понятия не имел о том, что в этих краях это явление имело свои исторические основания, в которых виноваты были, главным образом, те предки теперешних евреев, которые, живя под польским владычеством, были официальными концессионерами разнообразных предприятий, в которых недобросовестно использовались и обманывались широкие народные массы. Он не мог также знать, живя в далёкой Сибири, в селе Покровском, что многие потомки тех старых евреев и до сих пор не забыли ещё старых способов стяжания богатств и этим самым мешали заглохнуть укоренившемуся антагонизму. Их манера сожительства с другими народностями и способы стяжания богатств постоянно обостряли этот антагонизм, из-за чего страдали и те евреи — новых взглядов, которые склонны были и к лояльности, и к общеполезному труду. У Распутина ни на одну минуту не возникало сомнение в том, что его секретарь, Аарон Симанович, приблизился к нему с какой-нибудь корыстной мыслью, а тем более с замыслом сделать из него послушное орудие своих расово-политических целей. К началу мировой войны примитивный ум старца был бесконтрольно и под абсолютным влиянием его секретаря. На своей карточке, подаренной Симаиовичу, Распутин Написал: «Наилучшему из евреев». К этому времени готовые рекомендательные письма старца с его коротко выраженной просьбой и подписью: «Мой милый, дорогой, сделай это! Григорий»— дюжинами находились в руках жадного секретаря и раздавались им заинтересованным лицам за большие деньги. Эти письма, как векселя, попадали также в руки тёмных дельцов-евреев, окружавших в массе Аарона Симановича, и употреблялись ими для тёмных сделок. Доходы из «распутинского предприятия» и из собственных игорных домов сделали Аарона Симановича и влиятельным, и богатым человеком. Там, где влияния и запугивания не хватало, там Симанович действовал шантажом или подкупом [13] .

13

С бахвальством писал Симанович в своей книге:

«Нечто больше, чем в десять лет, я занял в Петербурге положение, которое, в самом деле, можно рассматривать как исключительное в своём роде. В первый раз произошло в русской истории, что простой провинциальный еврей добился доступа ко Двору и влияния на ход государственных дел. Тогдашние ведущие русские круги, несмотря на их отрицательное отношение к евреям, не были для меня преградой. Они просили у меня совета и помощи, несмотря на то, что я был еврей, но всё же главной моей задачей было послужить моим сородичам оказать им помощь и облегчение».

Параллельно с «работой» в «конторе» старца Симанович организовал свою тайную контору, о смысле занятий которой не знал никто. Я предполагал в ней конспиративную работу евреев, принимавших живейшее участие в революционном движении. Многие из них, известные охранке, вертелись в этой «частной» конторе Симановича. Следя за ними, Охранное отделение и открыло эту контору, хотя серьёзной слежки за самим Симановичем и его деятельностью не было установлено. Тут находилась его чисто еврейская организация. Многих своих сородичей Симанович снабжал бумагами на право жительства в Петрограде, помещая их на службу, и очень многим открывал двери университетов, куда те и устремились в массе. Я убеждён в том, что в тайной конторе секретаря Распутина совершались большие и опасные для нас дела, но доказательств не было. Наша политическая полиция была слаба, ленива и не имела собственной инициативы. Я думаю также, что её чиновники или были подкуплены, или боялись за свои места. Кое-что всё же делалось, и за «конторами» старца и его секретаря наблюдали. Я советовал моим знакомым в министерстве внутренних дел заняться Симановичем серьёзнее, но это не дало больших результатов. Охранное отделение наблюдало лишь за Распутиным, не придавая значения людям, окружавшим его. Если бы власти произвели у Симановича вдруг обыск, то, я думаю, нашли бы много кое-чего, что открыло бы им глаза на характер его деятельности.

О замыслах Симановича я догадывался по поведению Распутина. Один мой знакомый сообщил мне в начале прошлого года о свидании Распутина с графом Витте. Это свидание было тайно подготовлено Симановичем. Графиня Матильда Витте, урождённая еврейка, сыграла, очевидно, по договору с Симановичем роль посредницы [14] . О посещениях её секретарём Распутина стало известно. Тогда как раз тайные планы Симановича обрисовались для меня и для немногих других лиц в Питере довольно ясно. Вокруг Старца появились новые личности, евреи-миллионеры: Гинзбург, Соловейчик, Манус, Животовский и Каминка. Из слов Распутина, сказанных им то тут, то там, можно было заключить, что он стал оружием в руках тёмных, подпольных сил.

14

14 В своей книге Симанович писал:

«Он (Витте) имеет план, который представляет для еврейского народа большой интерес, и, как ему известно, я особенно близко принимаю к сердцу судьбу евреев».

О роли жены графа Витте, Матильды, Симанович писал:

«Графиня Витте должна была, между тем, играть роль посредницы. В случае, если бы к ней пришли посетители с просьбой Распутина помочь им, она должна была удовлетворить эту просьбу. Мы договорились, что Распутин пошлёт своих посетителей просто к «госпоже Матильде» без её фамилии и титула. Мы рассчитывали на то, что просители Распутина, после оказанной им графиней Витте помощи, вернутся к нему обратно, чтобы поблагодарить его. Это должно было произвести на него выгодное впечатление и расположить его к помощи Витте».

«Витте был бы для нас, в смысле проведения мер для решения еврейского вопроса, очень полезным. Он должен был пообещать мне, к тому же что, в том случае, если нам удастся поставить его на высокий пост государственного управления, он примет на себя труд по устранению всех тех запретов, которые касаются евреев. Он согласился со мною и обещал выдвинуть еврейский вопрос на первый план. Договор между нами был заключён».

Граф Витте обязался таким образом бороться за интересы еврейства.

Симанович изучил душу своего «шефа» так, что в ней не осталось для него скрытого уголка. Ему были известны чувства старца к бедным и обездоленным. Богачи: Гинзбург, Соловейчик, Животовский, Манус и Каминка предложили, очевидно, свои услуги щедрых благотворителей и удовлетворяли пожелания старца в этом смысле на каждом шагу. Этим самым они старались показать перед ним наглядно гуманность и добросердечность еврейства и расположить его к себе. С другой стороны, они стремились этими своими подачками завоевать у русской общественности славу добродетельного еврейства. В Петрограде эта слава разнеслась очень скоро. Распутин часто посылал теперь своих нуждающихся просителей к своим друзьям, богачам-евреям, и те ни одного из них не отпустили без денежной помощи. Никто не задавался вопросом: почему, так вдруг, появилась небывалая дотоле щедрость?

Встречу графа Витте с Распутиным Симанович устроил в специально снятой для этого квартире. Вскоре после этой встречи прошёл слух при Дворе о попытках Распутина ходатайствовать перед царём о назначении Витте на пост председателя министров. Было ясно, что старец делал это по наущению своего секретаря. Государь отклонил эти происки, а смерть графа Витте, последовавшая вскоре после этого, окончательно завершила неудачей попытку Симановича и его сородичей выдвинуть на высокий пост человека, склонного помогать еврейству:

— Граф Витте скончался, кажется, в марте прошлого года? — спросил Карсавин.

— Да. Всё это происходило в конце февраля и в начале марта. Граф умер, поскольку я не ошибаюсь, тринадцатого марта прошлого года, — ответил Рамсин и продолжал: «Для меня в то время было уже ясно, что Распутин подпал под влияние не только своего секретаря, но и других видных евреев Петрограда, я думаю также, что и евреев-вожаков наших революционных партий. Старец, живя в Петрограде, усвоил поначалу неблагонаклонное мнение о евреях. Им удалось теперь вполне изменить это мнение в свою пользу [15] . Вскоре в столице многие узнали, что Распутин стал защитником еврейских интересов, что он вращался в высшем кругу евреев-банкиров и богачей и принимал участие в их «семейных» собраниях. Старец и не пытался скрывать своих симпатий. Он отзывался на все требования евреев. Все университеты буквально были наводнены еврейской молодёжью. Симанович устраивал их туда в небывалом дотоле числе. Ректоры и профессора, а также и высшие чиновники министерства просвещения получали от Распутина письма такого содержания: «Милый, дорогой министр, Мама (что значит царица) желает, чтобы эти еврейские студенты учились на своей Родине, а не заграницей, где они становятся революционерами. Они должны оставаться дома. Григорий». Мне пришлось прочесть два таких письма из рук их получателей. Эти мои знакомые возмущались «деятельностью» царицы в этом направлении, но не удостоверить её рекомендацию боялись. Мне же было точно известно, что государыня и не подозревала, что её именем пользуется «придворный» еврей Симанович, продиктовавший очевидно, содержание рекомендательных писем Распутину, писавшему их для него пачками. Об этих письмах узнала общественность и, конечно, широкое студенчество. Эти письма вызывали среди людей самую острую критику против царицы — «немки» — покровительницы евреев.

15

В это время Симанович считал себя уполномоченным всего еврейства. Он вёл с видными богачами-евреями совещания. Один из совещательных разговоров с Гинзбургом он привёл в своей книге. В этом разговоре Гинзбург выразил такое мнение:

«Теперь наступил для нас очень выгодный момент. Мы имеем в Петербурге замечательные связи. Необходимо эти связи использовать не только в пользу одиночных евреев, но тем более в интересах всего еврейского народа. Еврейское общество решило применить все свои связи, средства и силы для того, чтобы добиться равноправия. В деньгах недостатка не будет. Евреи расположены выдать большую сумму денег тому, кто поможет им в их усилиях».

— Простите, Сергей Николаевич, что перебиваю. Я хочу спросить вас, неужели не было возможности довести до сведения государыни об этом бессовестном злоупотреблении её имени? Если не лично, то через приближённых, ну, например, через Вырубову. Царица поверила бы ей, и были бы приняты против этих писем необходимые меры, — сказал Лешнев, поднявшись с места и зашагав с дымящейся в руке трубкой вокруг стола.

Рамсин глянул на него и, покачав головой, ответил:

— Я уже говорил, кажется, что Вырубова была одной из самых приверженных поклонниц старца за его необъяснимую мощь охранять от смерти наследника престола. С другой стороны, она знала очень хорошо настроения против Распутина высшей знати и о её довольно беспринципной борьбе против него. Она не доставила бы царице ни одной жалобы на Распутина. Она приняла бы её за новую интригу и клевету этой знати, и всё осталось бы по-прежнему. Симанович учёл мастерски всё это и действовал без опасения быть притянутым к ответу. Ошибки тех, что стоят на верхушке власти, почти невозможно исправлять снизу. За такие попытки можно даже чем-нибудь поплатиться. Я думаю, что вы меня поняли, Николай Николаевич?

— Понял, конечно. Усматриваю в этом один из самых серьёзных недостатков самодержавия. Несколько таких ошибок, на которые невозможно указать царице пальцем, могут стоить и ей, и народу неисчислимых бед, — ответил Лешнев и, обойдя сидящих, снова сел на своё место.

— С любым президентом республики может случиться то же самое, Николай Николаевич, в случае, если к нему подберутся Симановичи. Разница лишь в том, что президент может ошибаться 4—5 лет; как долго длится срок его власти, а наша царица — всю свою жизнь. В республиках в этом смысле дело обстоит ещё хуже. Там на место президента имеет право попасть любой Симанович, — сказал, усмехаясь, Рамсин. Слушатели громко рассмеялись.

— Потому-то Симановичи и стремятся устранить самодержавие. Тогда наших убытков не перечесть, — сказал отец Алексей.

— На чём я остановился?— задумался Рамсин. — Ага, на еврейских студентах сверх меры. К тому же времени наш Питер наводнила небывалая еврейская волна. В эти, такие тревожные и тяжкие для России годы, они, как саранча, хлынули в наши столицы. И тут, как и в университетах, Симанович действовал, пользуясь влиянием Распутина. Вам известен наш закон для евреев- мастеровых, состоящий в том, что они, доказав перед надлежащими властями свои ремесленные способности, могли селиться и открывать свои мастерские, где им угодно, по всей России. Прикрываясь этим законом, Симанович открыл двери Петрограда для огромного числа евреев, которые в большинстве не были никакими ремесленниками [16] . Они заполняли биржи, маклерские конторы, открывали самые разнообразные лавки, питейные заведения, игорные дома и шли часто на нелегальные предприятия. Наша гордая, северная столица стала быстро превращаться в галдящую ярмарку с примесью чужого, беспокойного жаргона. Симанович с помощью рекомендательных писем Распутина, а также без оных противозаконно населял своими сородичами Петроград. Распутин своим влиянием и по настоянию своего секретаря аннулировал закон. В Петрограде стал известен случай, когда старец в своей конторе обратился к какому- то генералу, своему просителю, со следующими словами: «Мой дорогой генерал, вы привыкли всюду быть принятым первым. Здесь же стоят бесправные евреи, и я сначала решу то, в чём они нуждаются. Евреи, войдите! Я сделаю всё для вас». Евреи привязали к себе сибирского мужика окончательно. Он работал теперь только для них.

16

Симанович писал в своей книге по этому поводу следующее:

«Я старался из всех сил утвердиться в петербургской камере. Я воздействовал, в конечном итоге, на выборы её старшин. Мои кандидаты были всегда избраны и были после моими верными сотрудниками. Поэтому я добывал право на жительство не только тем, которые были какими-то мастерами, но и таким, которые не обладали никаким ремеслом, но как ремесленники заявлялись в камеру. Они были занесены в списки как помощники. Я сам как ювелир мог тоже иметь помощников, хотя я в Петербурге никакой мастерской не имел. В моей квартире была пустая комната с небольшими столами, но никогда тут никто не работал. Мои фиктивные помощники занимались всем, чем угодно, только не ювелирным делом.