Последние дни. Том 2
Шрифт:
Из его горла вырвался странный звук, который с равным успехом мог быть и всхлипом и хихиканьем.
«Означает ли это, что я дважды убью свою мать?»
Он поежился на холодном ветру и еще раз как следует хлебнул бренди, чтобы отогнать от себя видение старого лица, покрытого водой, открывающиеся и закрывающиеся губы с яркой помадой и впечатавшееся в память ощущение мурашек, бегущих по рукам семнадцатилетнего парня.
Посмотрел в серое небо, еще раз хлебнул из горлышка, проглотил
В конце концов он сумел-таки собраться с духом, вошел в дом и достал из-под кровати две пурпурные бархатные шкатулки.
– Доедай сэндвич и иди сюда, – велел он Лонг-Джону Бичу, проходя со шкатулками через кухню к открытой двери во двор. – Нам нужно будет позвонить…
Когда Лонг-Джон Бич, волоча ноги, вышел из дома, рассеянно размазывая горчицу по волосам и облизывая пальцы, Арментроуту пришлось несколько раз повторить, чтобы он вошел в круг и остановился там, прежде чем старик соизволил обратить на него внимание.
– И обязательно перешагни линию из золы, не касайся ее ногами, – добавил он.
В конце концов старик остановился в кругу, подслеповато моргая и глупо ухмыляясь. Арментроут заставил себя говорить ровным тоном:
– Ну, Джон, сейчас мы с тобой проделаем наш старый фокус, тот, где ты слушаешь телефонные звонки, ладно? Только на этот раз ты будешь не подслушивать, а сам станешь телефоном. Идет?
Лонг-Джон Бич кивнул и провозгласил громким фальцетом:
– Динь-динь!
Арментроут недоверчиво уставился на него. Мог ли это уже быть входящий звонок? Но ведь связь не могла состояться, пока он не поджег бренди!
– Э-э… Кто это? – спросил он, стараясь говорить строго, чтобы старик не начал смеяться над ним, если окажется, что это не настоящий звонок, а всего лишь неуклюжая шутка безумца.
– Дерни, – сказал Лонг-Джон Бич.
Арментроут попытался припомнить хоть какого-то пациента с таким именем.
– Дерни? – повторил он. – Прошу прощения, какой еще Дерни?
– Дерни за цепочку, я «буль-буль»!..
У Арментроута захватило дух, он отшатнулся. Голос не принадлежал его матери, но фраза определенно была позаимствована у ее призрака.
– Д-Джон, – сказал он громче, чем нужно, роясь в карманах в поисках спичек или зажигалки. – Я хочу, чтобы ты поджег бренди – жидкость вон в той кастрюле.
Он наконец отыскал спички, бросил коробок в круг и опустился на колени, прямо на мокрую траву, возле одной из бархатных шкатулок. «Если застрелить его, – думал он, – она никуда не денется, ведь она всего лишь говорит через голову Лонг-Джона, а потом найдет что-нибудь другое».
Он рывком откинул крышку второй шкатулки, высыпал необычно крупные карты на траву и, скривив губы, принялся перебирать их, пока не отыскал карту Солнце.
Когда
– О, жаль, что я не могу сложиться, как телескоп!
– Поставь на место! – взвыл Арментроут.
Посудина поднялась ко рту старика.
– М-м… – Арментроут подавился словом «мама», и пришлось обойтись междометием. – Не пей это! Джон! Выкинь призрак этой женщины из головы хоть на минуту и послушай меня!
Вдруг из-за ворот гаража прозвучал мужской голос:
– Доктор Арментроут!
– Убирайтесь! – крикнул он в ответ поспешно, хоть и не без труда, поднимаясь на ноги. – Это частное владение!
Но ворота щелкнули и распахнулись, и на газон во дворе вошел не кто иной, как юный интерн Медицинского центра «Роузкранс» Филип Мьюр. На нем не было белого халата, зато он нес с собой белую рубашку с длинным рукавом и вязки.
– Джон! – воскликнул он, увидев однорукого старика в кругу из рассыпанной золы посреди двора. Лонг-Джон Бич теперь шумно хлебал бренди, которое обильно текло по заросшим седой щетиной щекам и шее. Мьюр повернулся к Арментроуту. – Он же должен находиться в «Пасифике».
– Я… я устроил ему выходной, – сообщил, отдуваясь, Арментроут. – И это не ваше…
– Ричи! – прозвучал из горла Лонг-Джона Бича голос матери Арментроута, как только старик в последний раз хлюпнул остатками спиртного. – Ты хоть слышишь меня сквозь воду? У меня выросла борода! Неужели мне давали гормоны?… Дорогой, вытащи пробку, чтобы я могла дышать! И где бы взять еще немного этого бухла?
Мьюр настороженно принюхался.
– Вы еще и виски ему даете? Доктор, я…
– Это не виски, – пробормотал Арментроут, – это бренди, только она разницы не знает.
Мьюр еще сильнее нахмурился и тряхнул головой.
– Она? Что с вами произошло? Неужели вы привезли сюда еще и Пламтри с Кокреном? Я знаю, что Кокрен где-то в этих местах, он звонил на винодельню.
– Подожди немного, я налью тебе еще! – выкрикнул Арментроут, перебив молодого коллегу. – Только… побудь на месте!
Но Лонг-Джон Бич посмотрел на него и сплюнул.
– Никогда спиртным не увлекался, – сказал он. – Я всего лишь ел дымки.
Арментроут глубоко вздохнул и, скрестив ноги, опустился на траву рядом с бархатными шкатулками. Хотя бы мать его исчезла, пусть и временно. Но Мьюр определенно настроен доложить обо всем этом, расследовать перевод Бича и, в общем, загубить карьеру Арментроута.
– Подойдите сюда, Филип, – сипло проговорил он, приподняв крышку шкатулки, в которой лежал «Дерринджер». – Думаю, то, что я вам покажу, многое объяснит.