Последние из Валуа
Шрифт:
Он стоял, прислонившись к колонне, в нескольких шагах от королевы Елизаветы и время от времени устремлял глаза на ее печальное лицо, даже не подозревая, что за ним самим украдкой наблюдает из другого конца зала королева-мать.
К числу тех, кто не танцевал вовсе, относился и Рудольф де Солерн.
Тем временем заканчивался второй бранль; кавалеры сопровождали своих дам на места. Один из таких кавалеров – маркиз Альбрицци – подошел к Рудольфу де Солерну и фамильярно взял того под руку.
– Ужасно душно, любезный граф, не так ли? – промолвил он. – Не хотите ли выйти подышать свежим воздухом?
Рудольф де Солерн едва заметно нахмурился. Он видел Альбрицци всего лишь во второй раз в жизни – первый был на обеде, который давал у Ле Мора граф Лоренцано, – и, на его взгляд, их знакомство было не столь близким, чтобы оправдать такую фамильярность итальянца.
– Тысячу извинений, господин маркиз, –
– Полноте! Уверяю вас, что небольшая прогулка пойдет вам лишь во благо. Пойдемте же!
– Что вы сказали?
Рудольф де Солерн резко выпрямился – сталкиваться с подобной настойчивостью ему еще не приходилось.
По-прежнему улыбаясь глазами и губами, но резко контрастировавшим с выражением его лица тоном, Луиджи прошептал, вновь беря Рудольфа под руку:
– Я непременно должен говорить с вами, господин граф, сейчас же. Непременно. Это вопрос жизни или смерти для мадемуазель де Солерн, вашей сестры, и вас самого.
– Вопрос…
К ним приближались несколько вельмож, среди которых был граф Лоренцано.
– Тише! – прошептал Альбрицци и, уже громче, весело повторил, увлекая за собой уже не сопротивлявшегося Солерна:
– Пойдемте же!
Они прошли через гостиные, где, переговариваясь вполголоса, прогуливались несколько парочек; одну из них составляли шевалье Базаччо и мадемуазель Жанна де Бомон.
Увидев их, Альбрицци улыбнулся себе в усы.
Тем временем, спустившись по парадной лестнице, граф де Солерн и его спутник оказались в коридоре, где слуги и оруженосцы ожидали своих хозяев и хозяек.
– Скарпа! – произнес маркиз.
Скарпаньино протиснулся сквозь толпу.
– Монсеньор?
– Где гондола?
– Там, куда вы приказали ее доставить, монсеньор.
– Хорошо! Проведи нас.
Скарпаньино повел вельмож за собой.
Гондола – настоящая венецианская гондола – была пришвартована к берегу, прямо напротив Лувра; ее охраняли четверо слуг, готовых в любую минуту взяться за весла.
Рядом с фельце [11] стоял высокого роста мужчина с длинной седой бородой, который приветствовал графа почтительным поклоном.
11
Фельце – небольшая кабина с откидным верхом, защищавшая пассажиров от дождя и посторонних глаз; устанавливалась в середине гондолы.
– Доктор Зигомала, мой врач и друг, – сказал Луиджи Рудольфу, который вернул поклон доктору.
Все трое сели на бархатную скамью под слабо освещенным изнутри разноцветными фонарями балдахином, между тем как Скарпаньино присоединился к гребцам, и гондола тихо поплыла вниз по течению.
– Прогулка по реке в такую прекрасную ночь, кажется, не может возбудить подозрения, – начал Альбрицци. – В любом случае здесь, между небом и водой, у нас имеется то преимущество, что мы можем не опасаться шпионов. Шпионов, которыми буквально кишит Лувр. Ах! Даже о стенах дворца его величества короля Франции можно сказать, что они имеют уши. И не только уши, но и глаза! Хе-хе! Что ж, а теперь…
– А теперь, господин маркиз, – перебил Рудольф взволнованным голосом, – я надеюсь, что вы потрудитесь объяснить мне значение тех слов, что я услышал от вас пару минут назад.
– Слов, которые я произнес, чтобы заставить вас следовать за мной.
– «Это вопрос жизни или смерти для мадемуазель де Солерн, вашей сестры…»
– «…и вас самого». Да, именно так, господин граф, и звучали мои слова.
– Тогда объясните, господин маркиз, зачем вы их мне сказали; я слушаю.
– Я все вам объясню. Но прежде, господин де Солерн, посмотрите мне в глаза; мы с вами почти не знакомы, вследствие чего – признайте это – еще минуту назад вы готовы были меня оттолкнуть… с презрением, почти гневом, когда я подошел к вам и промолвил: «Следуйте за мной!» Так вот: я тем не менее ваш друг, возможно, лучший из тех, каких вы имеете во Франции, а, вероятно, и на всем белом свете. И сейчас я вам это докажу, выдав вам, дабы вас убедить, часть моих секретов. Вы же, со своей стороны, надеюсь не рассердитесь, если я признаюсь, что мне известна часть ваших. И так как я друг вам, но не стану злоупотреблять тем, что смог прочесть в вашей душе то, чего, возможно, сами вы прочесть не смогли. Вы слышали меня, господин граф. Что скажете? Видите ли вы по моим глазам, что я вас не обманываю? Эта рука, которую я вам протягиваю, чувствуете ли вы, что она лояльна? Об обществе, в котором мы находимся, можете не беспокоиться: Зигомала, мой врач, и Скарпаньино, мой оруженосец, –
Рудольф де Солерн схватил руку, которую протянул ему Луиджи Альбрицци, и впился глазами в глаза итальянца.
И, словно завороженный огнем, который пылал в этом взгляде, он воскликнул:
– Я вам верю! Верю во имя того, что мне всего дороже на земле. Я вам верю, Луиджи Альбрицци! Вы – друг мне… и я весь ваш.
– Хорошо, – сказал Луиджи. – Будем же говорить, как друзья. То, что вам всего дороже на земле, Рудольф де Солерн, это королева Франции Елизавета.
При этих словах, против своей воли, Рудольф вздрогнул.
– Оставьте, оставьте, – продолжал маркиз успокаивающим тоном, – не волнуйтесь при первом же моем слове! Я знаю, что вы любите королеву Елизавету, любите, как только может любить королеву человек, который зовется Рудольфом де Солерном, то есть самой святой любовью, которую не омрачает ни одна земная мысль. Несмотря на это, есть особа, которая готова растерзать вас за эту любовь. Одна женщина, или скорее тигрица в женском обличии. Тигрица уже немолодая… Благоразумный и добродетельный, вы, Рудольф де Солерн, даже не поняли… не захотели понять, что стали предметом желаний, желаний почти кровосмесительных этой женщины, которая могла бы быть вашей матерью. Тем не менее именно так все и обстоит. Впервые в жизни Екатерина Медичи, чье сердце всегда принадлежало лишь честолюбию, влюбилась, и влюбилась в вас. Впервые в жизни при виде вас она размечталась о других сладострастиях, нежели те, которым она так часто предавалась в таинственных и возмутительных оргиях с теми женщинами и девушками, что ее окружают. И она еще осмеливается заявлять, что у них есть честь! Но вы отвергли любовь Екатерины Медичи, или скорее, повторюсь, отказались верить в любовь этой седовласой женщины, да к тому же королевы! Что ж, отвергнутая, эта любовь вскоре превратилась в самую яростную ненависть. Не имея возможности упиться вашими поцелуями, Екатерина поклялась упиться вашей кровью, вашей и вашей сестры. Должен ли я, дабы убедить вас, предоставить вам доказательство того, что ей известны все ваши поступки?.. Докажу это тем, что расскажу вам, от слова до слова, все то, что происходило сегодня между ее величеством королевой Елизаветой и вами, граф де Солерн, и что донесли до королевы-матери ее шпионы. Происходило же между вами следующее: вы явились к госпоже Елизавете между тремя и четырьмя часами. Ее величество находилась в обществе мадемуазелей Шарлотты де Солерн и Жанны де Бомон, которые отошли в сторону. Прежде всего, королева спросила у вас, чувствуете ли вы враждебность к вам и к мадемуазели де Солерн со стороны госпожи Екатерины Медичи, враждебность, причиной которой, по мнению вашей сестры, стали ее и ваша преданность Елизавете Австрийской. Королева предложила вам с сестрой вернуться в Германию, на что вы ответили – цитирую ваши слова: «Оставить вас! Отдать вас на растерзание вашим врагам! Это было бы трусостью с нашей стороны, госпожа, ужасной подлостью». И вы добавили: «Пусть меня убьют здесь, во Франции; по крайней мере, я умру… у ваших ног!.. А умереть у ваших ног, моя королева, я почту за счастье!» Услышав эти слова, госпожа Елизавета, немало растроганная, протянула вам руку, и вы припали к этой, столь дорогой вашему сердцу руке устами – на секунду, всего лишь на секунду! И тогда королева встала и, в завершение разговора, промолвила: «Хорошо, господин мой главный оруженосец. Раз уж вы не желаете возвращаться в Германию, оставайтесь на нашей службе здесь, во Франции». Ну, что скажете, Рудольф де Солерн? Все ли из того, что вы услышали, правда? Верно ли я информирован? И если госпожа Екатерина Медичи выслеживает вас, как волк выслеживает овцу, чтобы ее съесть, то не выслеживаю ли я, со своей стороны, госпожу Екатерину Медичи, как пастух выслеживает волка, чтобы вырвать у него добычу в тот самый момент, когда он уже вознамерился наброситься на нее?
Рудольф де Солерн молчал. Трижды или четырежды во время рассказа Луиджи Альбрицци с губ его срывались возгласы удивления, сейчас же он не в силах был даже что-то воскликнуть; он был совершенно ошеломлен.
– Кто вы такой, сударь? – пробормотал он наконец. – Вы, который готов сражаться с королевой?
– Кто я? – ответил маркиз серьезным тоном. – Мститель, который, как вы и сказали, готов сражаться с королевой-матерью, и сражаться до последней капли крови. И я должен выйти победителем из этой дуэли, потому что мои побуждения святы, а ее – нечестивы, потому что за мной – Бог, а за ней – дьявол.