Последние каникулы, Шаровая молния
Шрифт:
– Э-э, дружок!
– протянул шеф, понимающе поглядывая на бутылку.- В докторской доведете. Место ждать не будет, понимаете?
Сев заново над листочками, Кузьмин обнаружил, что с некоторыми замечаниями он согласен. Зато никем не тронутые "Выводы" обескуражили его своей поверхностью. Он переписал их, и тогда, естественно, пришлось ломать текст.
Он сам того не заметил, что за лето в нем произошли некоторые перемены, как будто его мозг (машинка - называл его про себя Кузьмин) утряс всю известную ему сумму фактов, рассортировал их по полочкам, и снова освободилось место, и снова были неясности.
–
– Вы анархист,- изрек шеф для Кузьмина и забрал диссертацию с собой.
Кузьмин ходил на кафедру каждый день, но теперь больше околачивался в ассистентской: варил кофе для преподавателей, изредка подменял кого-нибудь из них (к радости студентов), ходил в библиотеки, сидел в Институте рака с Н., помогая ему наладить новые методики, и легкомысленно ждал вердикта.
Никто не знал, что Лужин, познакомившись со вторым вариантом диссертации и сделав из этого знакомства правильные выводы, воспользовался паузой и занял уготованное в институте фармакологии Кузьмину место своим заочным аспирантом, который хоть и опаздывал с диссертацией, но не был ни выскочкой, ни торопыгой. И когда шеф, вполне насладившись чтением кузьминской диссертации и даже сделав маленькие выписочки в свой секретный архив, позвонил самому директору института и они, обменявшись приятельскими приветствиями, заговорили о деле, одними только цитатами из Кузьмина шеф заинтересовал его. Но на следующий день директор разыскал шефа в Академии и огорошил. Шеф бросился на кафедру, яростно выкручивая у машины руль, но по дороге вспомнил, что дальновидный Лужин уже поправляет здоровье в Кисловодске. В ученом совете шефу удалось отсрочить утверждение протокола апробации Кузьмина на две недели; но не более, сказали ему.
Кузьмин же устраивал печатание автореферата. Он познакомился с вежливыми вымогателями от полиграфии, собирал последние бумажки и оттиски статей в свое "Дело", и высокомерные девицы из секретариата ученого совета уже стали узнавать его.
Поднялась суета. Тишин обзванивал приятелей, искал достойное место для Кузьмина, но все больше и больше убеждался, что кузьминские проблемы пока мало кого интересуют. (Ему говорили: "Да что ты! Во силен! Жаль, у нас даже пристегнуть его не к кому!..")
Кузьмин узнал об этой суете случайно, перехватив ненароком разговор шефа. Он перестал ходить на кафедру, сидел дома, к телефону не подходил. Не блаженное опустошение - безразличие владело им. Откуда-то появилась сонливость, и, случалось, целыми днями он валялся на кровати, собирая вокруг себя пепельницы, полные окурков, и грязные бутылки из-под кефира. Осаждалась муть, подобная обиде, безадресной и давнишней.
Однажды заспанный дядя Ваня подозвал его к телефону. ("Тебя академик кой-тех наук спрашивает",- зашептал он озабоченно.) Шеф предложил Кузьмину место на кафедре в Челябинске. Кузьмин сразу же отказался - дремавшая все это время интуиция, которую он воспринимал как подталкивание изнутри, а со стороны это выглядело как капризничанье, метание,- интуиция воспротивилась.
– У вас очень сложное положение,- попытался объяснить ему шеф.- В прикладные лаборатории вы не пойдете - это я прекрасно понимаю. Но тематических лабораторий пока, увы, нет. Надо думать, что делать: досрочное завершение диссертации -
Дядя Ваня, подмерзая на линолеуме босиком и в исподнем, дожидался, пока Кузьмин закончит разговор.
– Точно - академик звонил? Стряслось чего? Ты скажи.
– Пустые хлопоты, дядь Вань. Иди спать. Извини!
– Если чего- ты скажи...
– Спасибо!
– Кузьмин слабо улыбнулся ему.- Это судьба, дядь Вань.
Назавтра Тишин с огорчением доложил, что приказ о досрочном отчислении Кузьмина из аспирантуры подписан и документы направлены в министерство. Пуповина оборвалась.
– Знаете,- сказал Кузьмин шефу и Тишину, сознательно усаживаясь на то же самое место у дивана, что и четыре года назад,- все даже к лучшему. Мне надо оглядеться.
Они непонимающе смотрели на него.
Вечером Кузьмин с шампанским зашел к Галкину-старшему, новоиспеченному пенсионеру. (В. А. совсем облысел; его маленькие глазки за толстыми линзами пучились, он нездорово обрюзг. "Совсем крабом стал",- доверчиво посетовал он еще в прихожей, энергично стаскивая с Кузьмина пальто,)
– За чаем о серьезном не говорим,- потребовал В. А., и Кузьмин потешал Галкиных рассказами о своих летних приключениях.
В. А. оспорил философию фатализма, но не очень-то он был убедителен.
– Ну, а как вам моя новорожденная?-спросил Кузьмин, кивая на экземпляр диссертации, подаренный им В. А. и теперь весь проложенный закладками.
– Заслуживает,-махнул рукой В. А,- Далеконько вы ушли!
– Это я ушел,- сказал Кузьмин.
– Ну-ну! Где же будете работать, кандидат?
– Что-то никуда не тянет,- признался Кузьмин.- Подходящее место - тю-тю! Если бы не деньги - просто поболтался бы.
В. А. даже расцвел. Он перебежал из своего уголка на диване к Кузьмину за стол и стал зачарованно его разглядывать.
– В пасечники, в лесники охота пойти, да?
– Ну, телепат!..- сказал искренне удивленный Кузьмин.
– Хе-хе!
– ужасно чем-то довольный, сказал В. А.- Слушаешь, как травки шепчутся, птички поют...
– Ох, хорошо!
– вздохнул Кузьмин.
– Вся истина в том, что себе надо довериться,- сказал В. А., вспоминая что-то свое.- Все, что через силу,- комом идет и отрыгивается. Подари!-Он протянул Кузьмину диссертацию,- Нет-нет, надпиши по всем правилам, строго: "Многоуважаемому..." Вот так штука!
– сказал он.- А у нас-то - транспозиции инициалов!
– Верно!
– сказал Кузьмин.- Сие что-нибудь да значит, а?-Он написал; "Первому Учителю от Кузьмина".
– Ох, нескромный ты!
– пожурил его В. А.- Хотя правильно: вера, она горы сворачивает.
– Если честно- сам не знаю, что у меня получилось. Иногда чувствую - истина, иногда кажется - какая-то приблизительность. Надо чтобы отстоялось...- тихо рассказывал Кузьмин.
Они еще пили чай, ждали Алешку; он пришел, выпотрошенный, рассказывал про своих дураков из восьмого "А"; они вспоминали себя, свои штучки, потом провожались - словом, когда Кузьмин вернулся домой, было поздно. На кухне он взбодрил еще теплый чайник, заварил зеленый чай и стал пить его, чашка за чашкой, как этим летом в экспедиции, по ночам, пропитывая себя водой, ушедшей днем потом, сиплым дыханием и слюной.