Последние Каролинги – 2
Шрифт:
В чем именно он был замешан? Предположим, Гвидо только называл сея Каролингом… хотя имя это в роду Каролингов не столь уж редкое… но даже если он был самозванцем, Одвин в его права на престол несомненно верил. Ради этого он терпел пытки и изгнание – не из упрямства, не из страха, не из злонравия колдуна. Ради верности. Верности кому? Или чему?
«Погоди чуть-чуть, и я сделаю тебя царицей мира…»
Но тогда получается, что в права Гвидо верил и король Карл? Ведь Одвина много в чем можно было упрекнуть – и в пособничестве мятежнику, в котором тот, несомненно, был повинен, и в чернокнижии, которым, как ни крути, Одвин занимался – сама Азарика подтвердила пресловутые «халдейские книги». Но Карл Лысый спрашивал
А может, все это пустые домыслы, и не верил Карл Лысый вовсе, что кто-то может потеснить его на троне, а просто хотел вывести под корень всю семью мятежника – дело обычное? Опасался будущего себе мстителя…
Слишком зыбко все это было, слишком неопределенно. А неопределенности Эд не любил. И это его раздражало. Особенно потому, что он чувствовал – возможно, кое-что известно и Фортунату. Вряд ли он сам это сознает, но не исключено, что из своего прежнего знакомства с Одвином он мог вынести что-то такое, о чем потом, по прошествии многих лет, забыл или не придал значения… Но ведь он же имеет привычку все записывать… значит, может и вспомнить!
И все-таки что-то удерживало Эда от того, чтобы обратиться к Фортунату. Просьба ли Азарики, собственное нежелание тревожить старика… Из Крокодавла же он явно вытряс все, что тому было известно. Но у Крокодавла имелся напарник. И, когда по возвращении в Лаонский дворец королю сообщили, что объявился, наконец, Нанус, первая мысль была – вдруг этот что-нибудь знает? Но когда это помесь паука с ящерицей предстала перед королевские очи, Эду пришлось подавить в себе досаду – не мог тот ничего знать, годы не те. Ярмарочный мим был гораздо моложе его самого, и в дни мятежа Черного Гвидо он был еще малым ребенком… Нет, нужно отвлечься от навязчивой мысли и вернуться к тому, зачем непосредственно Нануса на север и посылали. Ему было предписано вызнать намерения германских Вельфов. Гибель их франкского сородича Готфрида, графа Каталаунского, от рук Эда могла подвигнуть Вельфов на участие в военных действиях против последнего. Но Вельфы, так же, как их сюзерен, новоизбранный король Австразии Арнульф, еще не приняли окончательного решения. Арнульф Каринтийский, разумеется, рад был бы подгрести Западно-Франкское королевство под свою руку, тем более что еще год назад Нейстрия и Австразия были объединены под властью одного монарха, и живы были еще люди, помнившие, как эти государства до Верденского раздела и в самом деле были едины. Да и слабоумный Карл в качестве игрушечного наместника Нейстрии был бы ему не в пример удобнее. Однако канцлер Фульк, теперь вовсю искавший поддержки австразийского короля, в свое время не менее усиленно интриговал против его избрания, Арнульф же был злопамятен. А Эд, против которого предполагалось выступить, приходился – или считался – Арнульфу довольно близким родственником (впрочем, как и Карл…). Конечно, ради выгоды властители забывают и более близкое родство, но пока что это служило удобным предлогом для того, чтобы выжидать.
Да, король Арнульф – а вместе с ним и Вельфы – выжидали, на чью сторону склонится чаша весов в предстоящей войне. Судя по всему, решение будет принято на обычном осеннем собре германской знати в Аахене, когда, возможно, определится победитель. Времена предстоят трудные. Во-первых, бургунды… И во-вторых, в тевтонских землях явно ожидают нового прорыва данов. Нет, точно Нанус не знал ничего, но ведь дыма без огня не бывает, верно? Вряд ли они ударят со всей силой в самое сердце страны, как при Сигурде, думал Эд, второго такого вождя, как старый волк, даны не скоро найдут, но в случае предательства одного из королевских ленников – Нанус опять не говорил об этом прямо, лишь обиняками… а предать могут многие… из мести, из жадности или просто по глупости, как тогда, в Самуре…
– В Самуре… – произнес он вслух. Нет, избавиться от навязчивой мысли не удавалось.
Нанус таращился на него во все глаза, озадаченный неожиданным замечанием.
«Впервые я встретилась с ними в Самуре», – ответила Азарика на его вопрос об уродах Заячьей Губы. И замолчала. Неужели ее тогда посетила та же мысль, что и его сейчас?
– Скажи мне, комедиант, – спросил он, – когда ты впервые увидел нынешнеюю королеву?
Зубы Нануса клацнули. Вопрос поверг его в полноге недоумение. И перепугал. А ведь мим не был трусом. Человек, который вел такую жизнь, просто не мог быть трусом. Правда, это была не та храбрость, что признавал Эд, но и такая существовала.
– Отвечай, мим. И не бойся. Я спрашиваю не для того, чтобы повредить тебе… или ей. Я просто хочу знать. Это было в Самуре? Или раньше?
Нанус наконец собрался с духом.
– Я видел ее раньше… дважды… издалека… и не разговаривал.
– Где?
– В монастыре святого Эриберта… По праздникам там раздавали нищим хлеб… и я приходил вместе с нищими… Я ничего дурного не делал, клянусь! Мне нужно было только проследить, не покинула ли молодая госпожа монастырь, и сообщить… – голос его почти сошел на нет.
– Кому?
– Госпоже Лалиевре… Это она описала мне, как выглядит… (после паузы, в которой Нанус, очевидно, никак не мог разобраться с именами, прозвищами и титулами) она… и велела проследить… Так что, когда мы встретились в Самуре, я уже знал ее в лицо.
– Зачем это было нужно твоей хозяйке?
– Не знаю. Она не делилась с нами своими планами… Но ведь у нее же был дар провидения, так? Она предвидела, что мне придется встретиться с госпожой, и сделала так, чтоб я мог ее узнать.
– Хорошо. Ты волен идти.
Дар провидения, как же! Скорее дар плести хитрые и безжалостные интриги. Высокие замыслы, сказал другой комедиант, великие и высокие. И еще он сказал, что Заячья Губа обреталась в кругах, близких к королевской семье. Впрочем, это Эду было известно и без Крокодавла. И то, что знал король, могла знать и старая ведьма – впрочем, в те поры еще молодая… То есть, если Черный Гвидо был не просто самозванцем, а обладал подлинными – пусть и шаткими правами на трон или хотя бы на удел в Нейстрии… скажем, как незаконнорожденный потомок королевского дома…
Знакомо все это. Слишком знакомо. Не так уж редко те, кого клеймят бастардами, обходили в борьбе за власть законных ее наследников, зажиревших от благополучной жизни, отупевших и выродившихся. Разве не из таких был Карл Великий? И сам Эд, и Арнульф Каринтийский. Только они выиграли, а Черный Гвидо – проиграл.
И все же старый душегуб говорил, что Гвидо провозгласил себя законным наследником трона. Это должно было вызывать особую ярость короля Карла – права его наследования неоднократно оспаривались. И тогда – под корень проклятого мятежника! И все семейство его! А где оно, его семейство? И что оно из себя представляло?
«Только не думай, что я расскажу тебе какую-нибудь царскую родословную…»
Тогда зачем тратили свое время, силы и, очевидно, жизни всякие Крокодавлы, Нанусы и прочие горбуны Бернарды – Бог знает, сколько их было, этих служителей высоких и великих планов?
Теперь уже невозможно узнать.
Проклятье, не бывает ничего невозможного!
Вот трижды мелькало в свидетельствах название города Пуатье. Крокодавл упоминал имя графа Пуатье среди любовников Заячьей Губы. Мятеж Черного Гвидо происходил вблизи Пуатье. И колдуном из Пуатье называл Одвина палач. Может быть, какие-то свидетельства сохранились в этом городе?