Последние поэты империи: Очерки литературных судеб
Шрифт:
Отнесем этот комплекс якобы уродливого детства, скорее не реального, а выдуманного позже в кругу своих тайно диссидентствующих друзей, к тем же «прегрешениям вольным и невольным», которыми и без того полна жизнь. Надо ли ей проживать несуществующие жизни? Тем и силен, и народен «Реквием» Ахматовой, что в нем — реальность истинных страданий, а не надуманные «заточения в комсомол», не фальшивая «измученность измышленными знаниями пионера». Как сказал бы Станиславский: «Не верю!». Ходила же поэтесса как миленькая в КГБ получать зарплату за маму, а в детстве подарки те же кагебешные получала на елках у мамы на работе и даже гораздо позже не постеснялась орден партийный получить, не отказалась же? Это тот случай, когда совсем ни к чему вымыслы. Лучше бы плела свои всамделишные кружева детства…
Это не мешает Ахмадулиной сегодня любить кого-то и не любить, иметь свое отношение к миру, но не за счет отрицания своего же собственного благополучного детства, не за счет вымышленных страданий. Вынужденное пионерство, насильное комсомольство — чушь какая-то… У Ахматовой таких ситуационных отречений нет.
Но хватит о неполадках. Ахмадулина любит и ценит друзей, у нее как ни у кого другого из современных поэтов силен мотив товарищества и верности в товариществе и прощения в товариществе.
Это же замечательно:
Когда моих товарищей корят,
я понимаю слов закономерность,
но нежности моей закаменелость
мешает слушать мне, как их корят.
(«Когда моих товарищей корят…»)
У меня тоже сильно чувство товарищества и верности, кажется, не занимать. Вот и в реанимацию мою нынешнюю шлют друзья стихи, послания, находят лекарства и врачей. Правда, друзья — иные и стихи иные. Но чувства — те же.
И все же я вспоминаю «Новый Завет» и его суровую требовательность. Дружи, но проповедуй и среди заблудших друзей православное Слово. Таким православным стихотворением из подборки я и закончу свой разбор попытки Беллы Ахатовны Ахмадулиной в возрасте великой русской поэтессы Анны Андреевны Ахматовой найти свои новые, сокровенные, простые слова. И мне кажется, что она их нашла.
Вот ахмадулинская молитва на мотив икоса, ее поминальная стихотворная свеча, зажженная во здравие и многолетие всех любимых живых:
Украшения отрясает ель.
Божье дерево отдохнет от дел.
День, что был вчера, отошел во темь,
января настал двадцать пятый день.
Покаянная, так душа слаба,
будто хмурый кто смотрит искоса.
Для чего свои сочинять слова —
без меня светла слава икоса.
… … … … … … … … … … … … … …
Неумение просвети ума,
поозяб в ночи занемогший мозг.
Сыне Божий, Спасе, помилуй мя,
не забуди мене, Предивный мой.
Стану тихо жить, затвержу псалтирь,
помяну Минеи дней имена.
К Тебе аз воззвах — мене Ты простил
в обстояниях, Надеждо моя.
Отмолю, отплачу грехи свои.
Живодавче мой, не в небесный край —
восхожу в ночи при огне свечи
во пречудный Твой, в мой словесный рай.
(«Украшения отрясает ель»)
* * *
Не забуди и мене, Предивный мой, дай и мне выйти из нынешнего болезненного состояния, отряхиваясь, как спасенный заяц, и благодаря архангелогородских сердобольных друзей — дедов Мазаев из кардиологии. Дадут, надеюсь, они и мне, по воле Божией, дожить до мудрого возраста.
Август 1999 года.
Архангельск
Чужая на любом пиру: Юнна Мориц
* * *
Все там, брат, чужое,
Не по нашей вере.
Не по нашей мере
Окна там и двери.
Все чужое, милый, —
Не по нашей воле.
Не от нашей боли
Воют ветры в поле.
Там глаза чужие.
Там чужие губы
Да чужая память —
Не по нашей глуби,
Не по нашей ласке,
Не по нашей неге…
Там чужие краски
На земле и в небе.
Но всего чужее —
Страх чужой при мысли,
Что у них на шее
Мы с тобой повиснем.
1990
Юнна Петровна Мориц родилась 2 июня 1937 года в Киеве. Впервые выступила со стихами в 1954 году. Первый поэтический сборник «Разговор о счастье» вышел в 1957 году. В 1961 году закончила Литературный институт имени А. М. Горького. Отправилась в длительное плаванье по Северному Ледовитому океану, после чего опубликовала сборник «Мыс Желания» (1961). Печаталась в журнале «Юность». В 1964 году выпустила сборник стихов еврейского поэта М. Тойфа в своих переводах. Активно переводила прибалтийских поэтов. Писала стихи для детей. В отличие от шестидесятников эстрадную поэзию недолюбливала. Испытала влияние достаточно политизированной поэзии Марины Цветаевой. Много пишет о боли, о смерти, о душе, одиночестве. Автор поэтических сборников «Лоза» (1970), «При свете жизни» (1977), «Третий глаз» (1980), «Синий огонь» (1985), «На этом береге высоком» (1987), «В логове голоса» (1990) и др. На мой взгляд, одна из самых мистических поэтов конца XX века, вобравшая в себя всю трагичность и еврейской, и русской культуры.