Последние поэты империи: Очерки литературных судеб
Шрифт:
Много говоря о народной сокровенности, дарованной Ольге Фокиной, о красоте и душевности ее песенного слова, мы как бы замыкали ее поэтический мир в некий монашеский обряд. Но, ответив так подробно на последний вопрос Одена, адресованный к поэтам, мы добавим еще один, почему-то упущенный английским классиком XX века.
О любви в поэзии. Ольга Фокина поразила нас своим златоустьем, спела свои сокровенные песни, но неуходящая боль какой-то одной огромной любви то тайком, то скороговоркой, а то и во весь голос прошла через всю ее поэзию, то исчезая на какой-то длительный период, то заявляя о себе вновь. Я бы даже составил один небольшой сокровенный сборник ее стихов о любви. Об одной любви… Это тоже сюжет для литературного критика: пишешь о хранительнице традиций, о поэте народного природного лада, а рядом мысль — не забудь соединить сквозь время ее «Алую любовь».
Еще в 1956 году появились совсем необычные для нее и проникновенно личные строчки:
Лес да лес… А за лесом что?
Море ли? Горы ли?
Грусть да грусть…
А за грустью что?
Радость ли? Горе ли?
Верно, радость — ведь ты придешь,
Пусть мы с тобой и спорили.
Дум беспокойных уймешь галдеж…
Скоро ли? Скоро ли?
… … … … … … … … … … … … … …
Снова стихи о тебе пишу —
В меру ль они? В пору ли?
Жить бы как люди… А я ищу.
Славы ль ищу? Позора ли?
(«Лес да лес… А за лесом что?..», 1956)
Неоднозначность заявляется сразу. Друг ли? Вор ли? Счастье ли? Горе ли?
Ольге еще нет двадцати лет, но выбор уже сделан в главном, в творчестве. А в жизни? «Самый лучший, самый милый. / Обладатель хитрых пут». Но где он?
Уж дрожу: не тот ли голос?
Не встречать ли он идет?
(«В дороге», 1957)
Жизнь идет, ожидание затягивается. Любовная лирика уже в завершении самой любви обрела конкретное имя. Алеша, Алешенька, так хорошо чередующееся с Аленушкой, Оленушкой.
«Ау!» — у рта ладошеньки,
Из-за, из-под сосенушки…
«Ау, ау, Алешенька!» —
«Иду, иду, Аленушка!»
… … … … … … … … … … … … … …
Стоскнулось и покликала…
«Сгоню!» — и губы встретились,
«Сглотну!» — «А не подавишься?» —
Ее — ему — ответили…
… … … … … … … … … … … … … …
Топор, не глядя — за пояс,
Мелькнул между березами,
За ветками, за лапами
Пропал, как капля, в озере.
(«„Ау!“ — у рта ладошеньки…», 1969)
Вот так и «канул и минул» для молодой поэтессы любимый и аленький к лету 1969 года.
И минуло… да кануло ль?
Утишь себя, прислушайся!
Услышишь необманное,
В глуши души живущее.
Давно не молодешеньки,
Давно — по двум сторонушкам.
«Але-Але-Алешенька»,
«Ау, ау, Аленушка…»
(Там же)
Так и звучала с конца пятидесятых из года в год «ал-ал-алая, алено-алешенькая любовь».
«Скрипы, скрипы!» — в гости к Аленьке.
Где-то там, в средине волока,
Ходит-мерзнет возле елок он,
Терпеливо дожидается,
Ожиданием согревается.
(«Свидание», 1967)
Заманивает, втягивает в себя песенно-сказовая мелодия Ольги Фокиной, но, увы, не ходит и не мерзнет и нет его опять — Аленьки. Вот уж верно, «зря я маму не послушала»…
И еще в ранние годы, в стихах на другие, казалось бы, речные мотивы встречаем мы долгожданного, необретенного Аленьку (так она зовет милого — Аленька, от Алешеньки).
Здравствуй, речка Паленьга,
Золотое донышко!
Под мосточком-бревнышком
Не таись.
От тебя мы с Аленькой
В разные сторонушки,
В разные сторонушки
Разошлись.
(«Здравствуй, речка Паленьга…», 1963)
Очаровывает и завораживает слово, вязь прямо расписная по буквам, понимаешь, почему великий русский песенник Михаил Исаковский так нежно отнесся к стихам Ольги Фокиной, увидел «какое-то своеобразное родство» с ее поэзией. А по-человечески, по-читательски жалеешь лирическую ли героиню или саму поэтессу.
Думала доверчиво:
Время — переменчиво…
Что меж нами реченек
Протекло!
Только с того вечера —
Каюсь, делать нечего,
Мне ни с кем из встреченных
Не тепло.
(Там же)
Замечательная, земная женская любовь. Не смываемая ни речкой Паленьгой, ни временем, ни стихами. Так и идут годы. Много стихов о любви неназванных, и все то река разделяет, то берега, и вдруг опять знакомое:
Я хожу сюда неспроста —