Последние романтики

Харрис Рут

2

Ларонель был деревней, в которой ничего не случалось. В ста двадцати километрах от Клермон-Феррана, посреди пустоты, были расположены эти скучные провинциальные стоячие воды. Вина с близлежащих виноградников не были достаточно хорошими, чтобы на бутылки прикрепляли ярлыки: их никогда не экспортировали. Продавались они в разлив в придорожных ресторанах и стоили очень дешево. Однако труд на производство дешевого вина затрачивался такой же, как и на производство изысканных сортов из Бургундии и Бордо: столько же приходилось гнуть спину в поле, сажая виноградник, и ухаживая за ним, и собирая урожай. Мужчины, а во время сбора урожая и женщины Ларонеля, работали под палящим

солнцем, вдыхая пыль сухим летом и утопая в грязи во время дождей. Они старились прежде времени, становились сутулыми, разбитыми, лишенными гордости, вступая в старость прямо из юности, у них почти не было времени на то, чтобы насладиться зрелостью. Когда Николь исполнилось двенадцать лет, она твердо решила покинуть Ларонель.

Ее мать работала в бедном кафе, подавала тушеное мясо с картофелем во фритюре и бутылки дешевого вина работавшим в поле, складским рабочим, бочкарям, мужчинам, чьи руки были привычны к молоткам, стамескам, пилам и рубанкам. Они никогда не думали о романах. Николь не помнила, чтобы ее мать была когда-то молодой женщиной. В ее самых ранних воспоминаниях она была уже старой и вечно раздраженной, увидевшей свет лишь тогда, когда в Ларонеле появился на краткое время отец Николь. Мать и дочь никогда не ладили друг с другом. Жанна-Мари обвиняла свою дочь в том, что она слишком много о себе воображала, пытаясь быть тем, чем на самом деле не была и никогда не будет. Мать предупреждала Николь, чтобы она не пыталась ломать судьбу, уже заготовленную ей заранее, – работа, работа и одиночество. Хотя мать и дочь не ладили друг с другом, но жили все же вместе и даже были глубоко привязаны друг к другу, может быть, потому, что вся их семья и состояла из них двоих.

У Николь не было ни братьев, ни сестер, а у ее матери не было мужа. У нее никогда не было мужа. Отец Николь отказался жениться на Жанне-Мари. Все в Ларонеле знали об этом, в маленьком католическом городке это означала клеймо на всю жизнь. Матери из уважаемых семейств предупредили своих дочерей, чтобы те не дружили с Николь, а когда Николь стала старше и привлекательнее и ее привлекательность становилась все ярче год от года, те же матери предупреждали своих сыновей, чтобы они не водили дружбы с Николь. Зная, что они все равно бросят ее, Николь давала от ворот поворот всем, кто пытался за ней приволокнуться. Именно поэтому ни один любовник Николь никогда не был французом. Она боялась, что француз поймет ее ложь, поймет, кто она на самом деле – незаконнорожденная дочь неизвестного отца, коммивояжера. В одну из своих поездок в Ларонель он и соблазнил мать Николь.

Зато женщины Ларонеля были великолепными поварихами. К этому их приучила нужда – они готовили вкусную еду даже из небольших кусочков мяса и не самых разнообразных продуктов. Поэтому Николь, желавшая по-настоящему новой жизни с Кимом, прекрасно знала, где искать хорошего повара.

Обитатели Ларонеля смотрели на нее по-прежнему, хотя на ней было элегантное платье ее собственной модели, безошибочно парижского стиля. На нее смотрели как на отверженную, как на женщину, которую лучше избегать любыми способами. И Жанна-Мари смотрела на свою дочь точно так же, как и все остальные жители Ларонеля. После первых вежливых приветствий Жанна-Мари, по-прежнему разносившая блюда и стаканы посетителям кафе, по-прежнему делавшая вид, что ей смешно, когда кто-нибудь щипал ее задницу и делал двусмысленное предложение, начала критиковать ее так же, как и остальные жители Ларонеля. Николь не успела сказать и слова ни о Киме, ни о Париже, ни о своем будущем.

– Как это неприлично. Платье обтягивает твою грудь. Ты выглядишь в глазах людей как падшая женщина, – сказала Жанна-Мари. Николь заметила, что руки у матери красные, кожа сухая и потрескавшаяся и что пальцы ее в заусенцах, которые кое-где кровоточили. Николь

пожалела их, бедные, износившиеся от тяжелой работы руки своей матери. Такие же, как у матери, крупные, сильные руки были у Николь, но еще девочкой Николь поклялась, что они, ее руки, всегда будут чистыми и наманикюренными, кожа мягкой, безо всяких заусенцев, а ногти будут отливать розовым цветом. – Ты можешь дурить голову своим парижанам, – продолжала Жанна-Мари. – Но здесь, в Ларонеле, люди знают, что ты из себя представляешь. Незаконнорожденная, без роду без племени. Что уж тебе тут воображать о себе…

– Я посылаю тебе много денег. Тебе незачем работать. Тебе незачем сносить оскорбления этой шоферни. Тебе незачем терпеть, что тебя ежедневно тычут носом в твое прошлое, – сказала Николь, привыкшая не отвечать на критику своей матери. Она вместо этого начала критиковать мать. – Ты можешь уехать отсюда. Ты могла бы жить со всеми удобствами. Ты могла бы говорить людям, что ты вдова. Они уважали бы тебя. У тебя более чем достаточно денег, чтобы жить так, как ты хочешь.

– Не могу же я врать на каждом шагу, как это делают некоторые, – ответила ее мать тоном обвинителя. – К тому же я не умею жить на средства благотворителей, – добавила она гордо. – Николь ежемесячно посылала матери деньги, та принимала их, но никогда не тратила. Она складывала их в сундучок у себя дома и хранила в гардеробе, потому что не доверяла банкам.

– Я приехала в Ларонель, чтобы найти повара, – сказала Николь, стараясь побыстрее сменить тему разговора. Денежные чеки – вот все, чем она могла выразить свою любовь к матери; эта любовь была запрятана очень глубоко и привязывала ее к ней. Мать принимала ее чеки, но никогда не предъявляла их к оплате. Однако уже и то, что она их не возвращала, было большой победой Николь. Теперь Николь хотела показать матери, что она ищет помощи Жанны-Мари, уважает ее мнение. Николь изголодалась по нежности, ее мать тоже. Николь не испытывала ни стыда, ни ущемления своей гордости от того, что первой проявит свои чувства.

– Я хотела бы знать твое мнение. Ты хорошо разбираешься в людях, ты всех знаешь. Я хочу нанять кого-нибудь, кто хочет переехать в Париж.

– У тебя всегда фантастические идеи! Теперь тебе нужен повар! – сказала Жанна-Мари. – Неужели в Париже мало ресторанов? Зачем тебе повар? Произвести впечатление на горстку людей, которые не знают никого получше? На тех, кто не знает, откуда ты и что ты из себя представляешь?

– Мне нужен повар, потому что я собираюсь выйти замуж, – сказала Николь твердо.

Наконец-то! Она сообщила матери хорошие новости. Теперь-то она может быть счастлива! Теперь-то они смогут поладить друг с другом. Наконец-то у них будут отношения, которые должны быть между матерью и дочерью, теплые, нежные и искренние.

– Выйти замуж? Кому ты нужна?

Голос Жанны-Мари оскорбил Николь – столько в нем было презрения. Николь даже не смогла сразу ей ответить.

– Разве ты не счастлива? Я выхожу замуж! – ответила она. Она отчаянно хотела, чтобы мать делила ее радость и не отравляла ей эту радость.

– Женитьба? Мужчины всегда обещают жениться, когда хотят от тебя добиться кое-чего. Вот и все. Ты убедишься!

– Видимо, у тебя и у моего отца именно так дело и обстояло, – сказала Николь. – Но у меня все по-другому.

– Я поверю этому, когда увижу кольцо у тебя на пальце, – сказала Жанна-Мари. – Но не раньше!

– Я хочу пригласить тебя на свадьбу, – решительно сказала Николь. – Ты приедешь?

– Конечно, нет! Ты же знаешь, я не люблю Париж.

– Ты никогда не была в Париже, – сказала Николь. – Я сделаю тебе хороший гардероб. Ты будешь ходить повсюду, и люди будут с уважением относиться к тебе, потому что ты – моя мать, – продолжала Николь. – Разве ты не видишь, что вся твоя жизнь может стать счастливой и удобной!