Последние романтики
Шрифт:
Они пошли на полуночное представление, и где-то посреди этого представления Николь заснула. На следующий вечер, когда она вернулась домой на улицу Де-Бретонвильер, Кима дома не было. Он не вернулся домой и на следующий вечер, а заявился лишь к завтраку в компании каких-то неизвестных Николь людей. Он встретил их, по его словам, на приеме. Они были голодны, и он желал их накормить. Это большевики, объяснил Ким, и они очистят мир от зла. Трое украинцев торжественно кивали, пока Ким представлял их. Они были очень серьезны, хмуры, и им следовало бы принять ванну.
– А это – Николь, – сказал Ким мрачному трио. – Я собираюсь на ней жениться, если сумею ее
Глупая шутка Кима раздражала Николь весь день. Она решила ничего ему не отвечать. Николь подумала, что Ким имеет право на снисхождение. Он только что завершил свою книгу, а она знала, как изнуряет, высасывает все соки и силы писательский труд. Его нервы были оголены. Он не раз говорил ей, что после окончания очередной книги ему бывает необходимо «спустить пар». Он не вернулся к ужину в тот день. Уже засыпая, Николь слышала, как он вернулся домой с очередной компанией. Сквозь сон доносилось позвякивание бокалов и дружеские споры. Интересно, когда же Ким вернется к обычной жизни.
На следующий день в офисе Николь получила пакет. Внутри был пастельный портрет дедушки, выполненный Сезанном. Рисунок был очаровательным. К нему была приложена коротенькая записочка – «Люблю. Ким». В тот вечер, как обычно, Ким приехал к восьми часам в «Дом Редон» и ожидал Николь, пока она освежала свой макияж. Все продолжалось, как если бы ничего не произошло. Они ужинали вдвоем, потом вернулись домой. В одиннадцать тридцать они уже были в постели, и Ким, с которым они не занимались любовью с тех пор, как он закончил книгу, был нежным и страстным любовником.
Он не сказал ни слова, но Николь поняла: Ким осознал, что вел себя, как ребенок, и что ему стыдно. Этот подарок, тихий вечер вдвоем, был формой его извинения.
– Я так счастлива, – сказала Николь. – Так хорошо, что ты вернулся.
Ким улыбнулся.
– Теперь все вновь пойдет своим чередом. Ты была очень терпелива и снисходительна, я ценю это.
Николь считала, что понимание «нормальной жизни» – и ее, и Кима – совпадало. Именно так было, когда Ким писал книгу: они вели размеренный, щадящий образ жизни. Ранний подъем, работа, приятный вечер, постель в полночь. Однако когда Ким находился в промежутке между книгами, Николь вскоре обнаружила, что его определение «нормальной жизни» становилось весьма размытым. Он мог читать двадцать часов кряду, спать шесть часов, сидеть в кафе часов восемь. Время переставало для него что-либо значить. В какие-то дни он вовсе не ложился спать, а в какие-то – не вставал. Он мог есть дома или вне дома, а мог и не есть вообще. Он никогда заранее не предупреждал, к какому именно часу вернется домой и сколько именно людей с собой приведет.
Его личные наклонности и привычки вызывали отчаяние у постоянно сменяющихся горничных. Он использовал шесть полотенец после каждой ванны и раскидывал их по всему дому: в ванной комнате, в спальне, в библиотеке, в столовой и даже на кухне. На той стороне постели, где он спал, постоянно валялись очки, открытые книги, иногда перевернутые, чтобы не забыть, где он прервал чтение, скомканные листочки бумаги с какими-то каракулями, записные книжки. Контракты на написанные книги, почта, витамины и аспирин, бутылки из-под минеральной воды «Эвиан», карандаши и ручки. Если горничная наводила порядок, Ким приходил в ярость, обвиняя ее в том, что она что-нибудь потеряла или, того хуже, выбросила. Горничные сменяли друг друга, а в апреле Луизет пригрозила, что уволится. Каждый вечер, возвращаясь домой, Николь приходилось выслушивать многочисленные жалобы прислуги. Ей сводило
– Я не могу выполнять свою работу, и я не могу брать с вас денег за то, что не выполняю ее, – сказала Луизет. – Этот человек, – так Луизет называла Кима, – приходит домой, когда ему заблагорассудится, приводит с собой столько гостей, сколько захочет, и ожидает, что я подам ему на стол еду. Потом целыми днями он вообще не появляется дома. Я никогда не знаю, сколько продуктов покупать, что готовить, когда подавать на стол. Мадемуазель, это невозможно. Я начала страдать от мигрени.
– Салли никогда не жаловалась, – сказал Ким, когда она передала ему жалобы и попросила с большим вниманием относиться к прислуге. – Салли бросала еду в холодильник, если я не приходил домой, и всегда могла накормить десятерых. Для нее это не имело никакого значения.
– Но ты разводишься с Салли, из-за меня, – напомнила ему Николь.
– Может быть, стоит к ней вернуться, пока еще есть время, – сказал Ким. Салли все еще жила в Рино, и дело о разводе не было окончательно решено.
– Ты убежден, что она примет тебя? – резко спросила Николь.
– После того, как я с ней обошелся… – Ким покачал в сомнении головой. Он женился на Салли, сомневаясь, и разводился, не раздумывая. Сейчас же он начинал думать не о Салли, не о Николь, но о самом себе. Развод, он вынужден был в том себе признаться, беспокоил его больше, чем ему хотелось бы.
– Упоминать о Салли – нечестно, – сказала Николь. – Ты обещал мне, что никогда не станешь этого делать. Кроме того, Луизет тебе не жена. Она твой повар. Она очень хочет угодить тебе.
– Но ты-то моя жена. По крайней мере, ты скоро ею станешь, и ты знаешь, что я всегда думаю о тебе, как о своей жене.
– Я целыми днями работаю. Салли же ничем не занимается, ей легко приспособиться к тебе. Я не могу этого сделать.
– Я не понимаю, почему бы Луизет не готовить так же, как Салли.
– Как же готовила Салли? – для Николь становился невыносимым этот разговор. Она хотела нравиться Киму, доставлять ему удовольствие. Но вся их домашняя неразбериха держала ее в напряжении: ее раздражало, что она никогда не знает, что и когда Ким будет делать. Желудок ее был расстроен, и она почти ничего не могла есть.
– У нее есть несколько рецептов, – сказал Ким. – Черт, я не знаю. Это женские дела. Она часто готовила спагетти.
– Ким, ты живешь во Франции. Я обсуждаю меню с Луизет каждый день. Каждый день она идет на рынок и покупает продуктов ровно столько, сколько необходимо на этот день. Мы не имеем привычки замораживать еду, как это делают в Америке. Мы живем по-иному. Наш образ жизни не сможет измениться под влиянием твоих привычек. А твои привычки делают меня больной. Я целый день решаю разные проблемы на работе, возвращаюсь домой и сталкиваюсь с еще большими проблемами. Я расстроена. Я не могу есть. Я худею. Моя жизнь теряет радость! – сказала Николь. – Я не могу быть той женщиной для тебя, какой бы я хотела быть… в этом хаосе.
Ким минуту помолчал. Он заметил, что Николь очень похудела. Он не сразу понял, что произошло это по его вине. Ему стало стыдно за свою невнимательность.
– Ты права. Я знаю, я очень испорчен. Салли испортила меня. Она всегда говорила мне, что быть моей женой – значит забыть обо всем остальном, – сказал Ким. – Она говорила мне обычно, что я – ее круглосуточная работа.
– Она была права, – согласилась Николь.
– Почему ты не бросишь работу? Ты могла бы жить без «Дома Редон».
– Ким! Ты просто смешон!