Последние стихотворения
Шрифт:
Кедрон отделяет Иерусалим от Гефсиманского сада - Масличной горы, где Христа настигли и взяли под стражу по приказу первосвященников воины и служители иудейские, которых привел Иуда (Иоанн, 18, 1-2).
Таким образом, хотя об этом в Евангелии прямо и не говорится, путь Иисуса на мученичество начался с обратного перехода Кедрона.
Рембо - поэт, сам себя истязующий, переходит через такой Кедрон, в котором уже течет "мученическое варево" из
XVII. "Прислушайся к вздохам..."
Напечатано впервые без ведома автора в книге Рембо "Реликварий" (осень 1891 г.).
Стихотворение еще менее поддающееся сколько-нибудь обоснованной интерпретации, чем "Волк под деревом...".
Форма стихотворения настолько вольна, что даже Сюзанна Бернар была введена в заблуждение, где есть в стихотворении рифмы, а где их нет.
В последнем четверостишии она увидела зрительную рифму 1-4: rest(ent) justement, хотя созвучия раскладываются 1-3: restent - triste и 2-4: Allemagne - justement и подкреплены внутристиховыми созвучиями, в свете которых и надо воспринимать: restent - triste - justement.
Стихотворение относится к тем подвергнутым критике самим Рембо вещам, о которых поэт говорил: "...затем я стал объяснять свои магические софизмы с помощью галлюцинации слов".
Это же можно сказать и о следующем стихотворении.
XVIII. "О з_а_мки, о смена времен!.."
Впервые напечатано самим Рембо в "Одном лете в аду" (1873), завершенный вариант из автографа "рукописи Пьер Берес" без ведома автора - в "Ла Вог" Э 9 за 21-27 июня 1886 г. и в том же году в книге Рембо "Озарения".
Сохранился также интересный автограф черновика, описанный А. Буйаном де Лакотом и в издании Плеяды (р. 708-709).
Черновик этот замечателен тем, что ему предшествует, правда зачеркнутая, но выразительная, прозаическая характеристика стихотворения: "...надо было сказать, что она, жизнь, ничего не составляет, жизнь: вот "Смена времен"".
Перечеркнутый комментарий важен, но им не исчерпать стихотворения, одного из высших достижений порта на неосуществимом пути. В "Одном лете в аду" Рембо связывает "Смену времен" с потребностью в счастье, "зуб которого, такой сладостный, что от него можно умереть, напоминает мне о себе" под пение петуха и звуки заутрени "в самых мрачных городах". Суть стихотворения поэт выразил в строчках, отсутствующих в версии "рукописи Пьер Верес":
И когда оно [счастье] скроется прочь,
Смерть придет и наступит ночь.
Несколько месяцев спустя Рембо понимал жизнь уже драматичнее и активнее: речь не шла только о том, чтобы счастье само его навещало: "Это прошло. Теперь я умею приветствовать красоту". Другие переводы - Ф. Сологуба и А. Ревича.
Перевод Ф. Сологуба:
О, времена, о, города,
Какая же душа тверда?
О, времена, о, города!
Меня волшебство научает счастью,
Что ничьему не властно безучастью.
Петух наш галльский воздает
Ему хвалу, когда поет.
Теперь мое желанье дремлет,
Ведь счастье жизнь мою подъемлет,
Очарованье телу и уму,
И все усилья ни к чему.
А песнь моя понятно ль пела?
Она бежала и летела.
О, времена, о, города!
Перевод А. Ревича (под заголовком "Счастье"):
Светлый дом! Дни весны!
Кто из нас без вины?
Светлый дом! Дни весны!
Чудесам учусь у счастья,
Каждый ждет его участья.
Пусть ворвется утро в дом
Звонким галльским петухом!
Что еще мне в жизни надо?
Радость - высшая награда.
Чар ее не побороть
И душа в плену и плоть.
Слов своих не понимаешь,
Улетают - не поймаешь.
Светлый дом! Дни весны!
XIX. Позор
Впервые напечатано без ведома автора в "Ла Вог" Э 8 за 14-20 июня 1886 г. и в том же году в книге Рембо "Озарения". Источник - автограф в "рукописи Пьер Берес".
Стихотворение имеет мало отношения к поэтике соседних вещей. Это стихотворение "на случай" - ясное и выдержанное в традиционной версификации. Оно концентрирует и пародирует ханжеские упреки и проклятия, которыми мать, а также кающийся Верлен порой осыпали поэта-"ребенка".
В расставании Рембо с поэзией немалую роль сыграло то, что он обнаружил в конце 1872 г. и в 1873 г. у Верлена, своего друга и великого поэта, черты неискренности и бытовой нетерпимости, показавшиеся раздраженному Рембо столь же противными, как у матери и у шарлевильских мещан.
Сам Рембо тоже был нелегок для окружающих, он готов был признать, что невыносим, но, видимо, его ранило, когда ему вменяли в вину эту невыносимость, перелагая вину с мещанского засилия, ожесточившего поэта, на самого поэта.
Составил Н. И. Балашов; подбор русских переводов и примечания к ним И. С. Поступальского. Обоснование текста - Н. И. Балашов