Последние сто дней рейха

Толанд Джон

Гестаповцы увели Шлабрендорфа, Клейста и еще одного обвиняемого из подвала, посадили в маленькую машину и перевезли в тюрьму гестапо. Солнце давно взошло, но небо было темным от дыма и падающего пепла. Повсюду горели дома. Горело даже здание гестапо на улице Принц-Альбрехтштрассе, 9, куда направлялись заключенные. Однако бомбоубежище получило незначительные повреждения, и когда Шлабрендорф проходил мимо другого заключенного, адмирала Вильгельма Канариса, бывшего главы абвера и давнего заговорщика против Гитлера, он закричал: "Фрейслер мертв!".

Хорошую новость передали другим заключенным: генералу Францу Хальдеру, бывшему начальнику штаба сухопутных сил, военному прокурору Карлу Саку и другим. Если бы повезло, союзники могли освободить их еще до начала следующего процесса.

Во дворце «Ливадия» Рузвельт, никогда не веривший в существование организованного немецкого подполья, провел

беспокойную ночь, готовясь к открытию конференции. На следующее утро он вышел на залитый солнцем балкон с видом на море, где встретился с военными советниками для последнего короткого совещания перед первой встречей Большой Тройки, намеченной на тот же день. Адмирал Уильям Лейхи [11] сказал, что все сходились на том, что Эйзенхауэру следует разрешить непосредственный контакт с советским Генеральным штабом, и Маршалл подчеркнул, что контакты через Объединенный штаб, как на том настаивали британцы, непрактичны — слишком много времени это занимает, а русские находятся уже в шестидесяти километрах от Берлина.

11

11 Лейхи (Леги) Уильям Дэниел — адмирал флота, дипломат. Во время второй мировой войны начальник штаба, главнокомандующий Вооруженными силами США, председатель Комитета начальников штабов (прим. ред.).

Члены Объединенного комитета начальников штабов уже собирались уйти, когда посол Гарриман и Стеттиниус вышли на балкон с тремя чиновниками из госдепартамента: Фриманом Мэттьюсом, [12] Чарльзом Боуленом [13] и Элджером Хиссом. [14] Стеттиниус попросил начальников штабов остаться и выслушать позицию госдепартамента. Стеттиниус, не раз получавший советы от Мэттьюса, перечислил вопросы, которые следовало рассмотреть Большой Тройке. Главными среди них были Польша, создание ООН, вопрос устройства послевоенной Германии и разрешение противоречий между китайским правительством и коммунистами. Единственным, кто не принимал участия в дискуссии, был Хисс. [15] Президент согласился с делегацией, что не следует признавать прокоммунистическое правительство в Люблине, и попросил подготовить документ, который он мог бы передать Черчиллю и Сталину.

12

12 Мэттьюс Ф.
– американский политический деятель. В 1944 г. Занимал пост директора Европейского отдела Госдепартамента США (прим. ред.).

13

13 Боулен, Чарльз Юстис — дипломат. Личный переводчик Ф. Д. Рузвельта на Ялтинской конференции 1945 г. В 1953 — 1957 гг. посол США в СССР (прим. ред.).

14

14 Хисс, Элджер — американский гос. деятель и дипломат. Первый (временный) Генеральный секретарь ООН в 1945 г. Во времена "охоты на ведьм" был обвинен в передаче секретных документов агентам КГБ. Обвинение осталось недоказанным, и на повторном процессе Э. Хисс был приговорен к 5-ти годам тюремного заключения за "дачу ложных показаний" (прим. ред.).

15

15 Позднее многими считалось, что Хисс, будучи русским шпионом, убедил Рузвельта сделать Сталину уступки в Ялте. Отсутствуют какие-либо доказательства того, что на конференции он давал такой его советникам (прим. автора).

Сталин прибыл в свою резиденцию в то же утро после долгой и утомительной поездки из Москвы на поезде. В три часа, по пути на первое пленарное заседание в «Ливадии», он заехал во дворец Воронцова, чтобы отдать дань уважения Черчиллю. Сталин выразил оптимизм по поводу хода войны: у Германии не хватает хлеба и угля, а транспортная система основательно нарушена.

"Что вы будете делать, если Гитлер двинется на юг, к Дрездену, например?" — спросил Черчилль. "Мы пойдем вслед за ним", — ответил спокойно Сталин и добавил, что Одер более не является препятствием. Более того, Гитлер разогнал всех лучших генералов, за исключением Гудериана, и вообще он — «авантюрист». Нацисты проявили глупость, оставив одиннадцать бронетанковых дивизий вокруг Будапешта. Неужели они не понимают, что Германия более не является мировой державой

и не в состоянии держать свои силы повсюду? "Они это поймут, — заметил мрачно советский лидер, — но будет слишком поздно".

Сталин извинился и поехал в «Ливадию» в большом черном «паккарде» с Молотовым и переводчиком, собираясь заехать с визитом вежливости к Рузвельту. В 16. 15, за сорок пять минут до открытия конференции, Рузвельт их принял в кабинете. Кроме Рузвельта там находился только Боулен, довольно бегло говоривший по-русски. Поблагодарив Сталина за усилия по созданию обстановки комфорта и удобства, Рузвельт шутливо заметил, что во время морского путешествия американцы заключали пари: дойдут ли русские до Берлина раньше, чем американцы до Манилы? Сталин подтвердил, что американцы, вероятно, достигнут своей цели раньше, поскольку "в данный момент за Одер идут тяжелые бои".

Рузвельт рассказал Сталину о своих впечатлениях от поездки по Крыму и сказал, что поражен масштабами разрушений и это сделало его "более кровожадным" по отношению к немцам, чем еще год назад. Сталин ответил, что все стали более кровожадными по отношению к Германии, но разрушения в Крыму не идут ни в какое сравнение с тем, что фашисты натворили на Украине. "Немцы — дикари и ненавидят садистской ненавистью творческий труд людей".

Кратко обсудив военную обстановку, Рузвельт спросил Сталина, как тот поладил с генералом де Голлем на декабрьской встрече в Москве.

"Я не считаю де Голля очень сложным человеком, — ответил Сталин. — Но я считаю, что он нереалистичен в том смысле, что Франция сделала небольшой вклад в войне и тем не менее требует одинаковых прав с американцами, британцами и русскими, которые вынесли основное бремя войны".

Рузвельт, которому не нравился французский лидер и которого он считал просто политически досадной необходимостью, с улыбкой заметил, что в Касабланке де Голль сравнивал себя с Жанной д'Арк. Сталину настолько понравился этот анекдот, что он немного посмеялся. Если с Черчиллем он был подчеркнуто вежливым, то с президентом всегда держался тепло. Действительно, они оба настолько хорошо ладили друг с другом, что начали обмениваться доверительной информацией. Рузвельт проинформировал Сталина о недавних слухах, будто Франция не планирует сразу же аннексировать территорию Германии, но хочет отдать ее под международный контроль. Сталин покачал головой и повторил то, что де Голль сказал ему в Москве: Рейн естественная граница Франции, и он хочет, чтобы французские войска находились там постоянно.

Такой обмен мнениями подвигнул Рузвельта на ответную доверительность, и он заметил, что собирается сказать нечто такое, чего не сказал бы Черчиллю: после войны Британия хочет от Франции размещения 200 тысяч французских солдат на восточной границе. Эта сила сможет сдержать любую агрессию со стороны Германии, пока Британия подготовит свою собственную армию. "Британцы странные люди, — сказал он загадочно, — они хотят испечь пирог и сами его съесть".

Сталин очень внимательно слушал откровенный рассказ Рузвельта о том, сколько проблем у него с британцами по вопросу об оккупационных зонах Германии. "Вы считаете, что Франция должна иметь оккупационную зону?" спросил Сталин. "Это было бы неплохой идеей, — ответил Рузвельт и добавил: — Но только из чувства доброты".

"Это может быть единственной причиной для выделения им зоны", — твердо сказал Сталин. Молотов, который до этого момента молчал, вторил Сталину с такой же твердостью. Он был бесстрастным, флегматичным дипломатом, которому Рузвельт дал кличку "каменная задница", поскольку тот мог сидеть за столом переговоров сколько угодно времени, снова и снова возвращаясь к одному вопросу.

Президент заметил, что до начала конференции остается три минуты, и предложил пройти в соседнюю комнату, которая была конференц-залом и где уже собирались высшие военные чины Большой Тройки. Он предпочитал, чтобы его прибытие видело как можно меньше людей. Рузвельт сидел на маленьком стуле на колесиках, и его так и вкатили в огромную комнату, которую в былые времена царь использовал в качестве зала для приемов. Оказавшись у большого круглого стола, Рузвельт поднялся на руках, пересев в кресло. Боулен сел рядом в качестве личного переводчика.

Военные фотографы защелкали фотоаппаратами, снимая Сталина, Черчилля, Стеттиниуса, Идена, Молотова, Маршалла, Брука и других военных и политических деятелей, а также переводчиков, которые стали занимать места за столом. Советники пододвигали стулья, садясь за спинами своих шефов. В общей сложности за столом находилось десять американцев, восемь британцев и десять русских, готовых начать судьбоносную конференцию. Чувство значительности события охватило их всех. Кто-то нервно кашлял, кто-то прокашливался.