Последние свидетели
Шрифт:
– - Зря гранату в костер бросили, -- вздохнул Колька. -- Лучше бы в коменданта запустить...
– - Старшие приняли Кольку в свою компанию и теперь с ним считались, хотя и не во всем и не всегда. Кольке же хотелось сделать что-нибудь необыкновенное.
– - И я говорил, что надо было бросить в немцев, -- сказал брат Васька.
– - Зря, Вась, зря, -- покачал головой Толик. -- Подумай, что потом было бы! Как согнали бы в одну кучу, да начали палить...
– - Можно бросить так, чтоб не видели... Где-нибудь на дороге, -- не соглашался Васька.
– - Ага, не видели,
– - Выходит, пусть бьют деда, а потом и нас, да? -- крикнул Колька и тут же перешел на шепот: -- Гранаты в окопах можно поискать, эта не последняя. А не найдем -- у мадьяр запросто своровать можно... -- Он говорил что-то еще, горячился, но Толик и Шмель не поддержали. Спорили, пока не надоело, и согласились с Петькой Сизовым.
– - Наши придут, -- сказал Петька, -- все им припомним.
– - Вот забегают, как наши на танках в село, а? -- воскликнул Колька. -- Поглядев в сторону Дона, откуда слышалась канонада, он задумчиво сказал: -- Когда только придут?.. -- Заспорили: что, если наши выбьют мадьяр из села ночью, ведь можно и проспать. Не сговариваясь, бросились на курган, с вершины которого хорошо просматривался левый берег Дона. Слушали орудийные взрывы и угадывали, из каких орудий бьют, потом решали, чьи солдаты сильнее. Мнение тут у всех было единым -- наши.
... Уезжавших в Верхний Карабут провожали чуть ли не всем селом: отправляли-то не куда-нибудь, а почти на передовую. Колесниковы и Стукаловы стояли особнячком. Настроение у всех паршивое: думали-гадали, надолго ли Шурку с Машей провожают. Девчонки оделись похуже, чтобы в глаза солдатам не бросаться: копать можно и в старой одежке, лишь бы удобно было. С собой взяли сумки с едой и лопаты. Малышня крутилась рядом.
Кольке жаль провожать Шурку, но сам же слышал, что грозит тому, кто не выполнит приказ коменданта. Колька любит сестру больше, чем Ваську: она веселая, добрая и с ней всегда интересно. Шурка держится молодцом, смеется, будто проводы ей нипочем.
– - Ты чего, братец, нос повесил? -- спросила Кольку. -- Боишься за меня, да? -- Глаза искрятся и ждут ответа, а ему вовсе не смешно. Вот и слезы... Шурка рывком прижала к себе брата и дрогнувшим голосом шепнула на ухо: -- Не надо, Колюшка, не надо...
А Колька и сам не рад, что так получилось: голову отвернул, заморгал быстро-быстро. Чтоб слезы прогнать, большим пальцем смахнул их, а когда повернулся, то слез не было.
– - Ну вот, умничка! -- обрадовалась сестра и чмокнула Кольку в щеку. Дед Матвей как-то сказал, что внучка не только красива и умна, но и как мать без дела не посидит. А дед в людях здорово разбирается. Шурка подошла к Маше, обняла ее. Подруга грустит, от матери ни на шаг. Мать плачет, никак не успокоится. Витька тоже переживает за сестру. Маша что-то сказала ему, и он, кивнув головой, убежал.
А баба Галя дает девчонкам последние советы, как вести себя: что можно, а чего нельзя делать. Потом отвела успокаивать тетку Катю. Концом платка та вытирает слезы и даже пытается улыбнуться, но улыбка
– - Не волнуй дочь, ей это сейчас ни к чему! -- сказал хриплым голосом.
– - И я говорю, а она остановиться не может! -- всплеснула руками баба Галя.
– - Душа в волнении, Григорич! -- оправдывается тетка Катя.
– - О дочке думай, ей-то каково? -- сердится дед Иван. -- Да и едут, говорят, совсем ненадолго, уж как-нибудь потерпим.
– - Дай-то Бог, -- крестится тетка Катя. -- Слышал-то от кого?
– - Какая тебе разница, -- ушел от ответа дед.
– - Небось сам придумал? -- допытывалась тетка Катя, но плакать перестала.
Дед ответить не успел, к ним подошел полицай Никитенко и навострил уши. Лицо красное, потное, будто на нем не одну десятину земли вспахали. Почесав небритый подбородок, спросил:
– - Это о чем тут, бабы-мужики, гутарите?
– - Языком трепят, что отвезут ненадолго, -- сказал дед Иван. -- Сам-то как мыслишь?
– - Может, так, а может, и нет, -- хмыкнул полицай и, сально погладив Машу по спине, хохотнул: -- У-ух, и хороша подросла курочка!
– - Убери, борзой, лапы-то! -- Баба Галя ударила полицая по руке.
– - Но-но! -- рыкнул Никитенко.
– - На кого, старая карга, руку подымаешь? -- Но спорить с бабкой не стал и, матюкаясь, пошел к машинам.
– - Дерьмо есть дерьмо, -- процедил дед Иван.
– - Ты, Машунь, не принимай близко к сердцу. Это он с перепоя зубы скалит. Но если кто приставать станет, бей да покрепче. Верно говорю, бабы?
Бабы загалдели: ясно, что охальникам спуску не давать.
Ребятам наскучили разговоры взрослых. Отойдя в сторону, стали секретничать по интересующим их вопросам. По доносившимся обрывкам слов, выкрикам и энергичным жестам нетрудно было догадаться, что больше всего их волновало. Они, к примеру, никак не могли понять, почему на проводы не явился рыжий комендант. Почему? Может, его из Лыково насовсем услали? Вот было бы здорово! Но подошел Шмель, который бегал по просьбе сестры домой, и внес ясность. Оказывается, комендант уехал в свою Венгрию: у него там заболел отец. Тетке Кате об этом сказал пожилой мадьяр: он иногда ей по секрету сказывал кое-какие новости.
– - Из-за болезни отца? -- недоверчиво переспросил Васька.
– - Да, так мадьяр мамке сказал.
– - Брехня! -- воскликнул Колька.-- Да кто ж в войну отпустит, если даже и заболел отец?! Тут что-то не так...
– - А знаешь, кто у него отец? -- зашептал, увидев идущего в их сторону полицая, Шмель. -- Бар-ррон -- понял? -- Для убедительности ткнул Кольку ладонью в живот и еще раз повторил: -- Бар-ррон!
Стали выяснять, что такое барон. Это как был тут когда-то барин, но после революции он уехал в Париж и теперь ходит там по ресторанам. А что, если барин вернется в Лыково? Но этому не бывать, потому как наши скоро переправятся через Дон и освободят Лыково.