Последнии? штрих
Шрифт:
Ракитин непроизвольно набрал в лёгкие воздух, собираясь тяжело вздохнуть, но сдержался. Коротко и неслышно выдохнул, достал телефон. Он старался говорить и выглядеть спокойно, хотя внутри закипала злость на генерала. Какого хрена нужно сейчас его людям трястись в морг, таскаться полночи с трупом, и завтра, не выспавшись, проворачивать серьёзную операцию? Однако Ракитин не стал спорить и отдал указания: без лишних подробностей, разъяснений. Всё и так было обговорено заранее, его подручные чётко знали, что и как делать. Отключив телефон, он устало откинулся на спинку дивана. Раздражение не проходило, а только нарастало, упрямо стремясь вырваться наружу, и причина была вовсе не в неуместных указаниях Грязнова. В последнее время оно возникало практически каждый раз при общении с генералом.
Ракитин никак не мог преодолеть полковничий барьер, барьер своей нынешней должности, и возненавидел своего босса, считая, что в этом виноват именно он. Положение Ракитина в конторе напрямую зависело от Грязнова: приблизив к себе, тот поднял его на почти недосягаемую высоту. Но со временем полковник привык к своему положению, этого
Генерал вновь приложился к бокалу, внимательно вглядываясь в лицо собеседника. Несмотря на годы совместной работы и неоднократные доказательства преданности со стороны полковника, Грязнов всё равно относился к нему с подозрением. Без повода – просто не доверял, потому что не доверял никому. По мнению генерала, Ракитин был отъявленным мерзавцем, способным на любую подлость, но именно это качество он и ценил в нём.
Юра Ракитин, коренной москвич в пятом поколении, родился в обыкновенной советской семье учителей английского языка. Крепкий, шустрый, довольно сообразительный мальчишка стал центром мира для родителей, а его воспитание – единственным смыслом их жизни. Оба были уверенны в исключительности и неординарности своего чада и планомерно навязывали ему роль образцового мальчика. Он должен был быть исключительно вежливым, демонстрировать свои таланты и выделяться среди других детей. Родители строили честолюбивые планы на будущее сына и с затаенной озабоченностью наблюдали за каждым проявлением в его жизни. С таким отношением Юра мог превратиться в избалованного семейного деспота, несамостоятельного и переоценивающего себя, но вмешался случай. Родителям выпала почти неслыханная по тем временам удача – работа за границей. Они и не помышляли оставлять сына, однако воспротивилась бабушка: ни о каком отъезде внука в дикую, по её мнению, Монголию, она и слышать не хотела. В итоге маленький Ракитин остался в Москве, переехал в просторную квартиру родителей отца, и вектор его воспитания круто поменялся на противоположный – никакой исключительности! При этом старики поощряли инициативу, любое увлечение внука, старясь без нажима направлять его устремления в правильное русло. В результате через семь лет, когда родители вернулись в Союз, нерастраченная любовь к сыну уже не могла его испортить. Впрочем, советская школа тоже не преуспела в этом, и вырос Юра обычным парнем: в меру симпатичным, в меру добрым, в меру воспитанным. Среди сверстников он ничем особо не выделялся, разве что знанием английского, который в его семье использовали почти наравне с родным, и он волей-неволей прекрасно овладел языком. Его аттестат об окончании школы выглядел достойно, но уровень знаний не подходил для элитных вузов с высоким конкурсом. Впрочем, Юре было всё равно где учиться, лишь бы не загреметь в армию, поэтому, когда родители предложили идти в иняз, он не стал сопротивляться и поступил туда довольно легко.
Парень с восторгом окунулся в новую студенческую жизнь с её особой культурой, немного легкомысленной и распутной. Учёба – не главное, тем более что давалась она довольно легко. Главное – новые друзья, увлечения, новое мировоззрение и восторг от кажущейся взрослости. Несмелые укоры родителей по поводу поздних возвращений и запаха спиртного его не останавливали, Юра просто игнорировал их, считая себя вправе иметь собственную жизнь.
Как в тумане ему вспоминался тот морозный вечер, когда они шумной компанией завалились в кафе и устроили с иностранными студентами скандал, закончившийся потасовкой. Именно потасовкой, не дракой, не разгромом заведения. Пара его новых друзей всего лишь схватили за грудки двоих иностранцев, но тут как из-под земли появился наряд милиции: остаток вечера и ночь студенты провели в отделении. По мере того, как из головы выветривались пары алкоголя, в мозг Юры вползала страшная мысль о последствиях вечеринки. Из всей компании только он и ещё один студент были москвичами, остальные —приезжие. Их уводили на допрос поодиночке, и никто не возвращался в обшарпанный коридор, где другие дожидались своей участи. Когда настала очередь Ракитина, его привели в маленький кабинет, там с трудом помещались стол, два стула у стены и несколько книжных полок, заставленных пыльными папками. За столом восседал человек в тёмно-сером костюме, с за ним, справа – ещё одна дверь.
Так вот куда девались ребята после допроса, тоскливо подумал Юра, чувствуя, как сжимается сердце, словно его стиснула чья-то грубая рука. Рука сидящего за столом, когда Юра пожимал её, напротив, оказалась довольно мягкой и прохладной. Этот жест милиционера или кем он там являлся, удивил, но несколько успокоил парня. Мужчина предложил присесть, подтолкнул в его сторону пачку сигарет «Ява» и пепельницу, а когда Юра отрицательно мотнул головой, сам достал сигарету и закурил. Неловко устроившись на краешке стула, студент трясся от страха в ожидании начала допроса, но человек за столом молчал и смотрел на него в упор усталым взглядом, периодически затягиваясь и выпуская перед собой клубы сизого дыма. Наконец он докурил, медленно затолкал окурок в пепельницу и взял в руки студенческий билет Ракитина.
– Ну что, Юрий Петрович, – начал он тихим вкрадчивым голосом, – кто из вас задумал эту провокацию?
Юра хотел возмущённо возразить, но под пронизывающим его взглядом слова застряли в горле тошнотворным комом, и он хрипло закашлялся. По спине градом покатил пот, тело стало вялым и непослушным, живот скрутило судорогой.
– Не, не, – только и смог он выдавить. – Я не…
– Да ты успокойся, – подбодрил его мужчина. – Выдохни.
Неожиданно разговор приобрел миролюбивый характер: мол, ничего страшного не случилось, с каждым бывает, дело житейское. Да и парень ты вроде неплохой, и товарищи о тебе хорошо отзываются, поэтому тебе, Юрик, беспокоиться не о чем. Он так и сказал: «Юрик», и так это прозвучало по-домашнему, по-панибратски, что вселило в парня надежду на благополучный исход дела. Далее его расспрашивали о семье, учёбе, увлечениях, товарищах по институту. Ракитин воспарил духом и говорил, говорил, говорил… Он вывалил новому знакомому даже то, в чём не до конца мог признаться себе, то, что скрывал глубоко в душе. Беседа закончилась предложением: он, Юрик, должен выполнять некоторые поручения. Тогда они показались парню вполне невинными: рассказывать, о чём говорят студенты, чем увлекаются, где покупают одежду, пластинки и прочую заграничную лабуду. Юра охотно согласился, и покатилось…
Умелые руки вылепили из него профессионального стукача. Почти год Юрик исправно писал доносы на своих товарищей: собутыльников, преподавателей и иностранных студентов. Итогом его деятельности стало обвинение группы студентов и нескольких преподавателей в антисоветской деятельности. Правда, никого так и не посадили, но жизнь людям испортили. Сгорел и сам Ракитин, теперь он не мог оставаться в стенах вуза. Однако кураторы его не бросили, и оказался он в «Вышке», Высшей школе КГБ – о чём никогда не жалел. Мало того, распробовав вкус власти над людьми, он уже не мог без этого и желал её всё больше и больше.
Ракитин терпеливо ждал, пока генерал задумчиво пялился то на него, то на бокал в своей руке, изредка втягивая ноздрями аромат коньяка. Полковник давным-давно изучил привычки своего шефа и знал, что сейчас тот не размышляет, а просто тупит, снимает нервное напряжение. Подождём, нам не впервой наблюдать за тобой…
Наблюдать и собирать компромат было любимым занятием полковника. Компромат на всех, кто когда-либо попадал в его поле зрения, в том числе и на своего благодетеля. Только пока еще собранное на Грязнова не тянуло на громкое дело. Конечно, подорвать репутацию могло, но опять же, могло и не сработать – и тогда жди «обратку» и сам камнем на дно. Нет, так не годится. Нужны железные аргументы, железобетонные, чтобы мокрого места не осталось. А кому их занести, он знает – там только и ждут повода сожрать сенатора с потрохами. Поэтому Велихов – это шанс. Должен он знать, где закопался этот Полунин, должен. Он упёртый, наверняка отыскал Пола, чтобы выяснить, почему так всё вышло в Париже. Может, уже и грохнул его, а документы забрал, и публикация – его рук дело? Поиздержался? Хотя насчёт поиздержался – это вряд ли. Перед глазами Ракитина до сих пор стояла картина с открытым сейфом, забитым пачками денег. А ещё не давали покоя чёрные футляры, в каких обычно хранят драгоценности. Когда после безуспешной погони за Полуниным он вернулся назад, то с удивлением обнаружил, что убитый Велихов исчез, а вместе с ним исчезло все содержимое сейфа. С досады он добавил свинца из своего пистолета в тело хозяина дома, распростёртое на полу, и быстро свалил. Нет, Велихов, поиздержаться ты не мог, а вот отомстить – это более вероятно. Тогда почему просто не опубликовал материал на Грязнова, чтобы утопить его? Хотя нет, не туда меня несёт – Велихов про участие Грязнова в своей судьбе ни сном ни духом. Не знает он заказчика. Прочитать-то материалы он мог, но там не только на генерала, там и на других дерьма полно. Эх, получить бы эту папочку поскорее!
У Ракитина от такой перспективы зачесалась спина, и он машинально заёрзал на диване. Грязнов отреагировал на это движение, слегка вздрогнул. Казалась, что он удивлен, обнаружив в своей гостиной еще одного человека.
– Ты уверен, что вариант с дочерью сработает? – тщательно выговаривая слова, поинтересовался генерал.
– Это один из вариантов. Девчонку мы использовали для того, чтобы выманить Велихова в Россию. А сейчас она, по сути, отработанный материал. Конечно, я попробую надавить на него через дочь – но если не получится, мы исключим её из схемы.
– Исключим – это как? Ликвидировать?
– По документам она уже мертва. Так что проблем не вижу. Как только закончим с Велиховым, сразу зачистимся.
– Откуда она у него взялась вообще? В его деле не было никаких данных.
– Я, когда его брата пробивал, выяснил, что у того дочь приёмная. Оказалось – это ребёнок Велихова-младшего. От какой-то шалавы местной.
– Шалавы?
– Ну а как? Она когда родила, через год ребёнка его брату подкинула и сбежала с каким-то нариком в Сочи. Через два года их нашли холодными, с передозом.