Последний апокриф. Роман-стёб

Злотников Семен Исаакович

62.

…Царские звезды над вечной Венецией поблекли!

…– Я буду тебя дожидаться – во-он там! – Сатана простер длань и неопределенно пошевелил изуродованными солями пальцами. – В общем, там…– повторил Он лениво, – у крайней аркады Новых Прокураций, в таверне хромого де Билла, за колченогим столом, у фонтана.

Автоматом она обратила взор в указанном направлении.

– Пока не ищи, де Билл еще не родился! – со скукой заметил Черт.

Занималась заря.

Гугукали голуби.

Летучие

рыбки резвились в канавах.

Кричали чайки.

Квакали лягушки.

– Мы наш, мы новый мир построим, кто был ничем, то станет всем! – про себя как бы пробормотал Сатана.

– Зачем? – улыбнулась наивно Луиза.

– Затем! – без улыбки ответил Князь Тьмы.

Папашин революцьонный настрой показался ей странным: она ничего не хотела менять – ни в себе, ни вокруг.

Но признаться в сомнениях не отважилась.

– Многого лучше не понимать! – авторитетно заметил Бес (опять он читал ее мысли!). – А то вдруг такое поймешь!..

Вот это напутствие Черта ведьма выучила наизусть, как стихи, и повторяла, как молитву, по утрам, проснувшись, и вечером, перед сном – при том она всегда вспоминала доброе лицо злого отца и его неглупую мудрость: многого, дочка, лучше не понимать!..

63.

…И вот, спустя семьсот лет после той знаменательной встречи в Памье, Отец-Сатана, в нарушение протокола, самолично встречал ведьму-дочь со змеиным яйцом на груди, в приморском аэропорту Тревизо (а не у крайней аркады Новых Прокураций, в таверне хромого де Билла, как обещал, за колченогим столом!) – так Ему не терпелось поскорее получить то, за чем Он ее посылал…

64.

Но вернемся, однако, в Китай, к Иннокентию…

…Иннокентий, пригнувшись, под натиском встречного песчаного ветра, упорно преодолевал страшную пустыню Гоби.

Уши, глаза, ноздри и рот залепил песок, каждый шаг доставался ценой невероятных усилий – но он шел, однако, и шел, преодолевая трудности.

Была, впрочем, минута, когда он не выдержал и заглянул в образок.

"Папаня, держись!" – попросила дочурка (тонкий ее голосок потонул в вое ветра!).

"Чтоб ты пропал!" – простонала Аленушка (и ее крик затерялся в зыбучих песках!).

Иннокентий вернул образок на грудь и продолжил путь…

65.

И еще, не забыть, из жития Иннокентия…

…Итак, сладкий сон, именуемый жизнью с Аленушкой, длился для Иннокентия целых три года.

Или, точнее – всего-то три года!

По истечении этого срока он открыл дверь на грубый стук генерал-лейтенанта МВД (тот, понятно, стучал – потому что звонок не работал!).

Наконец Иннокентий столкнулся лицом с этим рылом.

Наконец

он увидел воочию человека, кинувшего несчастную Алёнушку на ветру, у столба, посреди заснеженной улицы.

Наконец он представил, как вдруг объяснит человеку в лицо – как тот был неправ!

– Любимый! – надрывно, из-за спины Иннокентия проголосила Аленушка.

– Я! – тонким и мерзким фальцетом откликнулся генерал-лейтенант.

При виде, однако, Аленушки, виснущей на чудовище – наш герой рухнул на пол без чувств (но, впрочем, он видел, как они через него перешагнули, и потом еще слышал сквозь забытье, как они между собой ворковали!).

– О, мой генерал! – лепетала Аленка.

На что генерал отвечал:

– Точно так!

– Жить без тебя не желаю! – кричала она.

– Не живи! – соглашался военный.

Малютку Софи, между тем, удивило, что мама целует не папу, а также – что маму целует не папа!

В три года каких-то вещей – не понять!..

– Ты хорошая девочка! – плакал ребенок над Иннокентием (бывало, он брал ее на руки и называл хорошей девочкой!).

– Вот он, Соня, отец твой! – шипела ей злобно мать с генеральской груди.

– Папаня – хорошая девочка! – настаивала на своем кроха, ползая вокруг Иннокентия.

Со злости Алена покрылась коростой: с одной стороны, орать на ребенка считалось непедагогичным, но, однако же, ей в эту минуту было не до педагогики!

– Вот твой папуля! – мычала она сладострастно, зацеловывая пришельца.

– Папаня! – упрямилась девочка, тыкая пальчиком в Иннокентия.

И тут генерал ремень расстегнул на штанах галифе.

– Твою как бы мать, – произнес он, мучительно подбирая правильные слова.

– Полковник! – пролепетала Аленушка, обуреваемая одновременно чувствами матери и женщины.

– Я вам не полковник! – пробормотал генерал, выкидывая Иннокентия, как ненужную вещь, за окно – с тринадцатого этажа!

– Гляди, в другой раз не балуй! – пригрозил он Аленушке.

– В другой раз не буду! – кивнула она…

66.

В то же время, в Китае…

…Восток занимался зарей!

Иннокентий дремал, полулежа на высоченном раскидистом дереве в самых дебрях китайских джунглей.

Клетка с говорящей птицей висела поблизости же, на суку.

Сам пернатый философ, нахохлившись, мрачно бурчал:

– Недо-сыпаем, недо-едаем, недо-чувствуем, недо-хотим – и, в результате, недо-живем, – (до чего именно они недо-живут – попугай, однако же, не уточнил!)

Иннокентий припомнил известное изречение Конфуция о том, что надо терпеть.

– Кто-кто, а я лично не мог сказать такой глупости! – решительно отмежевался попугай.