Последний апокриф. Роман-стёб
Шрифт:
Но в том и заключался парадокс, что он ни под каким видом не желал никому противостоять!
Забегая вперед и невольно предупреждая многие невероятные приключения нашего героя, можно сказать без преувеличения, что на этой земле не рождалось существа, более сопереживающего чужой боли.
Иннокентий в полном смысле испытывал немыслимые физические муки при виде страдания детей или стариков, женщин или мужчин.
Он всей душой стремился избежать насилия – что, собственно, и было единственной причиной, по которой он отказывался
Насилием насилие не победить, полагал Иннокентий, и уж лучше подставить обидчику щеки…
В том-то, по нашей догадке, и состояло величие нашего героя, что он всех своих прошлых, злейших и будущих, потенциальных обидчиков разом простил.
Но в том-то и ребус: как, будучи сильным – но будучи слабым! – еще и уцелеть в этом мире?..
84.
…У бульварной тумбы с красочной рекламой жареных в касторовом масле тараканов Иннокентий живо заинтересовался уличным кидалой, виртуозно манипулирующим игральной костью и тремя пластиковыми стаканчиками.
– Познай самого себя! – вдохновенно и афористично, гнилым ртом выкрикивал шпанского вида оборванец со слезящимися на морозе глазами.
Несмотря ни на что, он широко улыбался – благодаря чему выглядел не старым и не молодым.
С носа, губ, бровей и ушей у него, как сосульки, свисали железные серьги.
Проворно тасуя стодолларовые купюры, он щедро делился с зеваками добытыми истинами типа "глупый – не умный!", "богатый – не бедный!", "смелый – не трус!", "кто успел – тот и съел!"…
Время от времени находились смельчаки, что пытали удачу – и, разумеется, проигрывали.
Кто не проигрывал сразу – тот проигрывал позже, и все равно проигрывал!
Сама по себе игра мало занимала Иннокентия – он любил наблюдать людей за игрой.
"Вообще, в людях что-то есть!" – считал наш герой, инстинктивно, впрочем, не углубляясь в суть этого прелюбопытного размышления.
– А я лысый, по-твоему, Ю? – донеслось из-под тряпки.
Иннокентий поспешно стянул с клетки платок и немедленно приоткрыл плетеную дверцу – меньше всего он желал ущемить чью-либо свободу, хотя бы и птичью!
– Эх, поиграем, наконец, как люди! – воскликнул Конфуций, радостно затрепетав разноцветными крылышками.
Иннокентий невольно подумал, что и не догадывался о дремлющих в птице человечьих страстях.
– Ловите миг удачи, пусть неудачник плачет! – проникновенно процитировал оборванец первое правило любого российского кидалы.
– Эх, где наша не пропадала! – встряхнулся Конфуций, по-хозяйски располагаясь на плече своего верного спутника.
– Нам нечем играть, – тихо, дабы не быть услышанным, прошептал Иннокентий.
– Не бывает такого в природе, чтобы не было ничего! – громко и во всеуслышание
Иннокентий молчал.
Он не знал, что и думать: с одной стороны, он еще никогда, никому и ни в чем не отказывал, но с другой – говорящая птица потребовала от него единственно дорогого, что у него вообще имелось!
– Я знавал эти игры, когда ты еще не родился! – бахвалилась птица прямо в ухо Иннокентию.
Он открыл медальон и с грустью поглядел на родных и любимых: малютка Софи, как всегда, ему улыбалась, жена, как обычно, глядела из-под нахмуренных бровей.
– Играй, будь что будет! – выкрикнул Конфуций, отвлекая Иннокентия от сомнений.
– Трус не играет в хоккей! – кстати подметил кидала.
Но только наш герой расстался с медальоном – как ему вдруг послышался голос дочурки:
– Папаня, не проиграй меня!
– Уже нами играешь! – цедила сквозь зубы Аленушка.
Тут Иннокентию сделалось не до игры: что-то пробормотав, он выхватил медальон из трясущихся рук кидалы и бегом устремился прочь от страшного, иссушающего душу искушения.
– Пусть неудачник плачет! – донеслось, когда он сворачивал за угол…
85.
А в Москве между тем…
…На покрасневших от крови водах (шампанского!) элитного бассейна никчемно покачивались изрешеченные пулеметным огнем туши бабищи, по прозвищу Сучье Вымя, и ее многочисленных клевретов.
Похоже, в живых сохранились – лишь Джордж, по-прежнему прикованный к позорному столбу, и лапчатый гусь.
Покуда китайские урки возились с цепями, гусь бегал вперевалку вдоль кромки бассейна и громко гагакал, призывая свою драгоценную хозяйку вернуться к жизни!
Братья меньшие, как правило, не забывают своих благодетелей!
Но тут из пролома в стене возникли двое в масках (ростом повыше и – ростом пониже!), вооруженные до зубов новенькими гранатометами, и в пух и прах разнесли незадачливых китайцев.
– А ну, который тут Джордж! – поинтересовался тот, что повыше, весело переводя взгляд с гуся на человека и обратно.
– Он! – с перепугу, понятно, выкрикнул гусь, кивая на крупье.
– Ну и гусь вы, однако! – пристыдил его наш герой.
– От такого слышу! – нервно огрызнулся гусь.
– Молчать! – вдруг, прикрикнул Пониже и грубо сорвал с гуся бриллиантовое ожерелье.
– Настоящее, скажешь? – удивился Повыше, бесцеремонно отнимая ожерелье у товарища по оружию.
– Подделка! – тоскливо откликнулся гусь.
– А вам, кажется, слова не давали! – разозлился бандит и в сердцах пнул птицу ботинком под зад.