Последний аргиш
Шрифт:
Дождь некстати, но все собрано, все в сборе. Откладывать отъезд невозможно. На берегу появляются старики. Скоро в домах никого не осталось. Любопытство и тревога привели людей на берег. Они провожают нас, им не безразлично — куда пойдут «верховские».
В суматохе, беспокойстве прошедших дней мы не заметили, что в поселке появился новый человек— Кильда.
Пора было отъезжать, и я зашел к Дагаю. У него сидел Кильда. Они прервали разговор, Дагай тихо сказал:
— Вы все собрались ехать. Всем ехать нельзя. На пути перетаск будет, ветку-долбленку на себе нести надо. Тяжело это, если большую брать. Моя ветка есть у протоки — маленькая. Трое ехать могут, только трое. Ты поедешь, Токуле и Кильда. Кильда сам хочет. Другие пусть тебя ждут здесь.
Я растерялся. Неужели отложить отъезд. Ведь люди не зря пришли на берег.
— На берегу весь поселок. Надо сейчас ехать.
— А я собрался, — с трудом выговаривая русские слова, ответил за Дагая Кильда.
Немного было обидно оставлять своих друзей на берегу. Но что поделаешь?
Из лодки вынесли лишние рюкзаки, но лопаты и кайла оставили. Кильда обещал помочь в раскопках. Паша, Кильда и я сидим в лодке.
Мои друзья уже поднялись на угор, когда к нам спустился Лукьян.
— Если бы глаза не болели, с вами поехал. Северного берега держитесь. На той стороне — мели.
Лукьян столкнул лодку с камней и медленно пошел в гору. Когда он взобрался на берег, Паша рванул ремень мотора. Лодка пошла против течения, вверх по Сургутихе. Дождь не переставал.
Этнограф не искатель необычных приключений, его цель — работа. Поездка на лоб была той же работой, может быть немного романтичной, но все же работой.
Сосновый лоб имел особое значение в жизни кетского народа, но мог быть и просто местом древнего поселения, исследовать которое входит в нашу задачу. Люди, часто бывающие в экспедиционных походах, любят повторять совершенно справедливую фразу: «Приключения начинаются тогда, когда нет достаточной организации и порядка».
Приехавшего на Север в поисках местной экзотики ждет горькое разочарование. И северное сияние появляется редко, а не освещает любой его шаг, и медведь не прыгает на него из-за каждой сосны, да и оленьи парки оказываются зимней практичной одеждой всего местного и приезжего населения поселков. А что касается средств связи, то здесь самолет и вертолет более обычная штука, чем в Подмосковье.
Но не надо отчаиваться. На севере еще есть самые разные приключения, приключения времени — полярный день и ночь; приключения пространства — безмерные просторы, безмерные земли и воды; приключения людских характеров — встреча с гордой и смелой душой. Последнее, однако, не только привилегия Севера. Остались на севере также трудности — расстояний, связи и нехватки толковых рук, и повседневная экзотика лета — мириады комаров и мошек.
Мы собрались достаточно организованно. Без приключений преодолели первый участок пути. Мошка, отставшая от нас на реке, напала на берегу.
Придет время, и человечество объявит истребительную войну гнусу. Какими же прекрасными станут сибирским летом сосновые и кедровые боры, освобожденные от него?
Токуле ждал нас. Он заякорил лодку и задал всего один вопрос:
— Как отец?
В прутяном шалаше было просторно, чисто. Никаких вещей, кроме чайника и ружья. Токуле уже собрался в поход. На реке капли дождя не пузырились — скоро выяснит. Стоило переждать. У самого входа железная печурка. Кипятим традиционный чай. Больше молчим.
В прошлом году мы разыскали номер «Красноярского рабочего», где был напечатан портрет отца Дагая — Токуле. После долгих трудов удалось сделать неплохую пересъемку. Внук больше имел внешнего сходства с дедом, чем с отцом. Такое же узкое лицо, выступающий нос и прямые черные волосы, зачесанные назад.
Юный Токуле, как и все юноши поселка, одет в темные шерстяные брюки и вельветовую куртку. Были у него брезентовый бушлат, бродни и, конечно, военно-морская фуражка.
Знакомство совершилось неожиданно: Токуле просто спросил, так ли меня зовут, как он думает.
Он не ошибся.
Токуле уже два года проучился на подготовительном отделении Красноярского мединститута и через год переходит на основной курс. Последние годы он видится с отцом только летом — сначала интернат, теперь институт. Я забеспокоился. Довольно часто приходилось слышать, что оторванные от привычных занятий своего народа, школьники не приобретают навыков, необходимых человеку в тайге. Они или продолжают учебу, или работают по какой-нибудь новой специальности в поселке. На охотничьем угодье от них толку мало.
Сможет ли Токуле провести нас на лоб, куда люди и постарше его не знают дороги? Я спросил напрямик.
— Я там не был, но отец мне рассказывал путь, — с достоинством ответил юноша.
Мои опасения были излишними. В здешних местах, не встречал еще ни одного человека, малого или старого, который бы не сделал того, за что брался. К тому же Кильда наверняка тем путем ходил.
Дождь перестал. Было уж начало одиннадцатого. Чай выпили, обсохли. Можно двигаться дальше.
— Будем аргишить? — Токуле обратился ко мне.
Мы поднялись.
Все заняли свои места в лодке, только Паша расстался с мотором, уступив его Токуле. Ветер стихал, небо очищалось от туч. Большими разорванными хлопьями они перемещались на каменную сторону — на восток.
Реже пологие, чаще крутые берега Сургутихи медленно отступали за корму. Чем дальше вверх, тем сильнее течение, и скорость моторки падала. Росшая на берегу осина желтела, у черемухи опадали листья, а на рябинах пунцовели гроздья ягод. Конец августа — здесь середина осени.
У Токуле занятия начинались с 1 октября, он не опоздает. Возможно, еще полетит с нами до Красноярска.
На втором часу хода Паша машинально толкнул канистру— бачок для бензина и, легко приподняв ее, озабоченно повернулся ко мне. Мотор трещал часто и громко, можно было только кричать или объясняться знаками.
Кажется, приключения все-таки будут. Надо же было умудриться забыть вторую канистру на станке, на берегу. Бензин кончится, мотор заглохнет и… останутся только весла. Против течения на тяжелой лодке идти трудновато.