Последний атаман Ермака

Буртовой Владимир Иванович

— Ради защиты от ногайских стрел, Богдан, надобно крайние деревья оставить нетронутыми. А где их совсем мало, то и пересадить из тех мест, где наметили строить избы и навесы. Тогда и плетеные изгороди легче будет ставить, а на больших деревьях в гуще веток сколотить дозорные площадки с плетеными корзинами. Придут ногаи, из тех корзин сверху удобнее цель высматривать, так что и приречные заросли ивняка не помехой будут пулям.

— Разумно мыслишь, Матвей! Зная повадки татар и ногаев, что они прежде всего норовят огонь забросить в город, такая лесная защита будет нам в доброе подспорье, — согласился Богдан Барбоша, поскреб твердым ногтем горбинку носа, вздохнул: — Работы тьма-тьмущая, а времени мало. Потому, есаулы, не пряча далеко от себя сабли и пищали, каждый получит кусок берега, и начнем строить перво-наперво оборонительную изгородь. Колья рубить в центре острова, заодно расчищая место для изб. А вам, есаулы Никита да Иванко Дуда, взяв по полста казаков и коней, в береговом лесу валить деревья. Ветки тащить на остров для изгороди, а стволы конями волоките, будем ставить избы и рыть добротные землянки казакам, благо погода стоит сухая. Идемте, есаулы, я вам ваши сажени намеряю, да и за работу без мешкотни!

* * *

Сполошный выстрел из пищали заставил Матвея вскинуться с брачного ложа в один миг. Неделю назад, закончив строительство немудреной избы, атаман Матвей по казацкому обычаю был венчан старцем Еремеем на супружество с прекрасной охотницей Марфой и вместе с тестем Наумом Ковалем поселился на жительство.

В тот же день были венчаны и Ортюха Болдырев с Зульфией да казак Митяй с Маняшей, к большой радости Томилки Адамова от того, что его дочь выбрала одного из любимцев атамана.

— Неужто началось? — вскочила с соломенного матраса Марфа, быстро прибрала роскошные русые волосы, накинула свой любимый голубой шугай.

— Похоже, что ногаи поблизости объявились, — высказал догадку Матвей. — Родитель тоже поднялся, чуткий сон у промысловика!

Высокий ростом и поджарый Наум Коваль на ходу плеснул из ковша в лицо, чтобы освежить для зоркости голубые глаза, открыл дверь из своей комнатки, встретил зятя и дочь на пороге с пищалью в правой руке.

Атамана Барбошу нашли на восточном конце городка, где с высокого осокоря дозорный казак на спрос атамана прокричал звонким радостным голосом, так что можно было подумать, что предстоящую драку со степняками он ожидал как великий праздник:

— На восточном увале сторожевая застава дым на вышке зажгла! А что да как случилось, скажет гонец, он уже неподалеку от нашего табуна скачет во весь опор!

— Матвей, идем в челн, на том берегу встретим гонца и все узнаем! — Богдан широко шагнул в шестивесельный челн, прошел на нос и сел на просторную скамью, сдвинул черные брови на выпуклых буграх лба. Рядом сел и Матвей. Пожилой казак багром оттолкнулся от дна, казаки налегли на весла и быстро пересекли правый рукав Яика. Не дожидаясь, когда челн будет привязан к камню, оба атамана, цепляясь руками за ветки краснотала, вскарабкались наверх и остановились. Бородатый, в черной бараньей шапке с влажным от скачки лицом казак на гнедой лошади уже в пятидесяти саженях от берега и атаманов легко соскочил на землю, без напоминания выложил новость:

— Ногаи с верховья Яика идут к городку. Мы их приметили, будучи в дозорном разъезде, верстах в двадцати от сигнальной вышки на увале. Подожгли кучу хвороста, давая знак тревоги. Дозорцы на вышке приметили наш дым и вас оповестили.

— Ногаи наметом идут, альбо ордой, с кибитками? — уточнил Барбоша, с беспокойством поглядывая на увал и дым над сторожевой вышкой.

— Похоже, два или три улуса идут городку. А конных воинов на глазок поболее полутысячи, не меньше, атаман. За собой ведут табун коней, с полста больших кибиток.

Атаманы, а вместе с ними и прибывшие на другом челне казачьи есаулы, с видимым облегчением переглянулись — в Кош-Яике защитников числом ежели и не больше, чем идущих сюда ногаев, то по крайней мере и не меньше.

— Что делать будем, Матвей? — спросил Богдан, давая понять, что в ратных делах опыта у Матвея Мещеряка гораздо больше после сибирского похода с Ермаком. Предстояло сражение с войском, а не лихой внезапный налет на улус или на охрану торгового или посольского каравана. — В городке укроемся альбо в поле выйдем?

Мещеряк внимательно осмотрел окрестности перед островом. Слева по увалу — густой лес, затем обширная степь, а дальше, верстах в пяти вверх по Яику — снова густой лес, над которым вился столб густого дыма, где дозорные казаки зажгли костер с охапкой свежей травы, а теперь и сами наметом уходили от того места, торопясь избежать стычки и неминуемей гибели от многочисленной вражеской конницы, которую, правда, еще не было видно.

— Сделаем так, Богдан! В лесу укроем две сотни казаков, каждый с двумя заряженными пищалями, поближе к берегу. Ногайские мурзы непременно захотят на наш городок посмотреть вблизи, а то и руками пощупать — крепок ли? Идти, думаю, будут с бережением, потому как непременно уведомлены, что нас на Яике не сто и не двести человек. Еще две сотни конных казаков я возьму с собой, укроюсь в этом же лесу, но чуток подальше. Как только ногаи подойдут, вы поочередно, полусотнями, палите из пищалей, чтобы первые, отстреляв, успели зарядить оружие к тому времени, когда последние успеют пальнуть по ногаям. Так-то будет пальба пусть и не столь густая, зато беспрерывная. Да и казаки, которые в городке останутся, пущай не дремлют, за южной степью поглядывают — вдруг там еще одна орда объявится да и полезет на конях вплавь через протоку к городку! Кого в Кош-Яике за старшего оставишь? — Матвей спросил у Богдана, не переставая следить за маленьким казачьим отрядом человек в двадцать, который вдоль правого берега Яика продолжал скакать к ним и был уже в двух верстах, не далее.

— В городке я оставлю за старшего есаула Никиту Уса, а ему в подмогу будут Иванко Дуда да Якуня Павлов. Первуша Зезя и Нечай Шацкой со мной на берег сойдут и в засаде лягут.

— Вот и славно! — Матвей повернулся к своим есаулам: — Ортюха, Иванко и Тимоха, отберите лучших казаков да живо на конях спуститесь пониже городка, чтобы вас ногаи не приметили, поднимитесь в заросли, и я вас там ожидать буду. Митроха, Емельян и Томилка с пешими казаками обороняйте городок и будьте есаулу Никите Усу в полном подчинении. Чтобы не вышло какой неразберихи и порухи. Это первое серьезное сражение с ногаями на новом месте, и нам его проиграть никак негоже! Уверуют враги в свою силу, осмелеют… как осмелел хан Кучум после гибели атамана Ермака Тимофеевича, да и почти все татары, ему подвластные, сызнова расхрабрились!

Митроха Клык зло глянул в дальний горизонт, словно уже видел надвигающуюся вражескую орду, дернул щеками со множеством шрамов, сквозь стиснутые зубы проговорил:

— Все сделаем, как надо, атаманы. А нужда будет, зовите, враз по стругам сядем и на подмогу поспешим.

Великан Емельян Перв'oй без слов вскинул огромную дубину-палицу, показывая, что готов хоть теперь же ринуться в кромешную свалку.

— Добро, братцы-казаки! За дело. Ногаи вот-вот на дальнем увале объявятся, а по степи им домчать до городка раз плюнуть! И глазом моргнуть не успеем, как длинноусая братия перед нашим носом саблями махать примется!

Мещеряк остался на берегу один, внимательно взглядом проводил спустившихся к реке Барбошу и есаулов. Через некоторое время встретил прискакавших из дозора казаков, и когда они слезли со взмокших коней, подозвал своего любимца, черноглазого и вихрастого десятника Федотку Цыбулю, который с виноватым понурым видом шел к атаману, разводя в стороны руками, как будто этими жестами хотел что-то объяснить, ожидая сурового выговора. Матвей по его обреченному виду догадался, что случилось нечто неприятное, потому и спросил невольно суровым голосом: