Последний атаман Ермака
Шрифт:
Есаул Тимоха Приемыш выслушал атамана, кивнул на прощание головой и молча пошел к конным казакам, которые для охраны своих предводителей во время переговоров стояли у опушки леса близ переправы по стругам с берега на Кош-Яик, сообщил казакам полученное приказание от атамана, и полусотня отборных всадников, хорошо вооруженных, пошла степью на восток.
— Вот и погутарили с гостями непрошеными, — Богдан Барбоша, хлопнул Матвея тяжелой ладонью по плечу. — А у меня вдруг в ушах перезвенело, должно, поминает кто-то!
— Да кому поминать, как не Митяю с товарищами! — резко выговорил Матвей, стиснул зубы, отчего на скулах вздулись желваки. — Не приведи господь, ежели Урус начал казаков ломать, правды о войске допытываясь!
Богдан нахмурил брови, угрюмо поддакнул Матвею:
— Да-а, друже, не позавидуешь им теперь! И бог весть, далече ли ныне кочует хан Урус, сколько дней ждать нам новых переговорщиков… или всю ногайскую орду. Надо еще и еще обучать новоприбывших саблей владеть да копьем колоть. Полезут ногаи всей тьмой на вал — биться придется крепко!
— Так и хочется самому выехать в поле вслед ногаям, а то и к самому хану в гости заскочить… в ночь, когда тьма землю накроет, да пошарить по его становищу, — с ноткой тревоги в голосе выговорил Матвей, понимая, что внезапный налет на ставку Уруса вряд ли удастся: ногаи знают, что казаки сильны и непременно озаботятся надежной охраной. — Остается только ждать решения хана, — добавил Матвей, вслед за Богданом Барбошей спускаясь к плавучему мосту на стругах, чтобы возвратиться в городок. Марфа и Зульфия, мелькнув яркими одеждами, уже прошли в ворота крепости.
— Не тужи, Матвей! Думается мне, что дня через четыре-пять толстопузый Шиди-Ахмед сызнова объявится у Кош-Яика. Не оставит же Урус свою сестрицу у нас, придется тогда и в самом деле обвенчать ее по казацкому обычаю вокруг ракитового куста с нашим кашеваром Самсонушкой! Дивная будет пара! — хохотнул Богдан, тяжело ступив на сходни, перекинутые с крайнего струга на песок правого берега Яика.
Звонкая дробь палочных ударов и азартные выкрики чередовались с частым ойканьем казаков, кому не удавалось вовремя отбить саблю напарника и получить удар таковой либо по голове, укрытой теплой бараньей шапкой, либо по плечу или по руке.
— Готов, Федюха! Снес я тебе башку напрочь, чем теперь кашу жевать будешь, а?
— Потапушка! Хватай запасной кушак, я тебе брюхо вспорол, глянь, утренний карась, которого ты на углях испек, обратно лезет! Вяжи кушак пошире, спасай завтрак!
На просторной поляне западной части острова полторы сотни новоизбранных казаков под присмотром бывалых десятников лихо «бились» на крепких из вязовых веток «саблях», закрепляя навыки, показанные старыми казаками.
— Знать вам, братцы, надобно, что супротив каждого из вас может выйти на сечу до десяти, а то и двадцати ногаев, — наставлял товарищей есаул Ортюха Болдырев, расхаживая между казаками, вновь и вновь показывая тот или иной прием, как нанести или отбить удар. — В сибирском походе мы одолели кучумовцев не только ратным умением наших атаманов, но и силой оружия — пищальным боем и сабельной сечей. Не единожды сходились с тамошними татарами, как сказывают, зев в зев, секлись саблями так, что искры сыпались не только от стальных клинков, но и из глаз! Да будет вестимо вам, казаки, что оравою города берут, оравою песни орут, а на саблях бьются один на один. И тут чья рука крепче, чей глаз острее, чья выучка лучше. Не жалейте пота соленого, чтобы не пролить зря крови горячей! Это Кучуму да Урусу бежать можно в степи на тысячи верст, а нам бежать некуда, разве что только на небеса, чтобы предстать пред праведным судом Господа! Потому пусть ярость умножает ваши силы… Игошка, ставь саблю так, чтоб ногай своей, скользнув, не снес тебе половину головы! Ладно, ежели глаза на месте останутся, а то и знать не будешь, в какую сторону к артельному котлу брести!
Казаки, приставшие к атаману Мещеряку по пути к Яику и сами хорошо понимали, что уцелеть в неминуемой войне с ногаями могут только с помощью оружия, потому и не сердились друг на друга, получая увесистые удары учебными саблями, а иногда и легкие увечья, если концом попадало кому-либо в лоб или в щеку, оставляя рваные шрамы. Тут со своими лечебными травами начинали хлопотать женки, которые, несмотря на молодость, сразу признали в Марфе свою законную атаманшу, учитывая ее богатый житейский и ратный опыт.
— Случись какой беде быть, бабоньки, — часто говорила Марфа подругам, — так и наши неслабые руки сгодятся! Неужто каждая из нас вилами или рогатиной не сшибет супостата со стены, ежели ненароком между казаками проскочит?
Сполошный выстрел с высокого дуба у переправы с Кош-Яика первым из командиров услышал Ортюха Болдырев. Вскинув над головой тяжелую длинную саблю, которой только что показывал как наносить удар наискось по шее, он замер на секунду, потом уверенно объявил:
— Ногаи в степи показались! Прячьте палки, берите ратное оружие и по местам, кому где атаманы указали!
Матвей только что закончил хлебать душистую уху из деревянной расписной миски, когда в дверях объявился Ортюха.
— Ногаи к нам близятся, атаман! Сторожа знак дают!
— Иду. Марфуша, облачись в ратное снаряжение — не ровен час, что и сам Урус захочет отведать твоей чудесной ухи! Надо будет угостить великого повелителя степей по чести! — Матвей шутил, а у самого невольная тревога подкралась к сердцу — неужто вся орда подступила к Кош-Яику?
У двери своей срубовой избы при оружии уже стоял атаман Барбоша, молча наблюдая за тем, как есаулы разводят казаков по заранее определенным каждому из них местам у частокола на валу городка. И только сотня казаков с Ортюхой Болдыревым осталась в центре острова — это резерв атаманов на случай, если в каком-месте будет угроза прорыва ногайцев в крепость.
— Думать хочется, что Урус прислал не войско, а переговорщиков для обмена наших казаков на свою сестрицу Айгуль! — размышляя вслух, проговорил Богдан Барбоша.
Они прошли по стругам и быстро поднялись по обрыву наверх, где под сторожевым дубом, спустившись с оборудованной в его высокой кроне площадки, стояли два молодых казака, опершись о пищали.
— Глядите, атаманы, во-она, над восточным лесом дым, — сообщил казак в длинном кафтане из домотканого сукна, опоясанный кушаком из желтого шелка — явно добыт у ногаев или у персов, шедших караваном по Волге к Москве. Сухощавое лицо еще чистое, без мужской красоты — усов и бородки, да и без ратных пока что отметин.
— Молодец, Илья! — похвалил атаман Барбоша казака. — Издали разглядел сигнальный дым, хотя его ветром и заваливает от нас в сторону востока! Теперь ждать будем, какую весть принесут наши дальние дозорцы!
Десяток казаков, бывших в дальнем досмотре, примчались к Кош-Яику примерно через час. Старший из них, соскочив на землю перед атаманами, сообщил, что ногаи идут числом до сотни всадников, а с собой гонят большую отару овец.
— Слава тебе, господи! — трижды перекрестился Матвей, и вздох облегчения вырвался из груди. — Знать живы наши казаки, не успел хан Урус показнить!