Последний атаман Ермака
Шрифт:
Толмач закончил кричать, поклонился князь-хану поясно, едва не вывалившись при этом из седла, уставился ему в лицо, как бы спрашивая, не будет ли еще говорить знатный князь-хан? Но ханский сын гордо вскинул голову и молча, внимательно смотрел через речную протоку на остров, довольно густой лес которого надежно закрывал ветвями и листвой середину, где стояли казачьи избы и землянки. Потом ногаец осмотрел вал и частокол, казаков с пищалями и, не сказав ни слова, повернул коня, ударил его плетью и с места бросил в галоп, оставляя после себя сбитую конскими копытами степную траву с кусками черной земли.
— А
— Что отважен, то правда, — согласился Барбоша, запустив пальцы под шапку и яростно почесав за правым ухом. — Ну, а сколь многоопытен в ратном деле — позрим через три дня. Нам за это время надо еще кое-что сделать, пока с обоих берегов не полетели густым роем ногайские стрелы.
— Да вроде все изготовили, Богдан, — отозвался Матвей, прикидывая, что же еще можно сделать ради долгой осады?
— Э-э, молодо-зелено, — без обиды в голосе со смехом сказал бывалый атаман. — Вот себе мы на острове три колодца вырыли — молодцы, от жажды не умрем! А как поить коней, скотину? Прикинь, это сколько же надо ведер воды вытащить из глубины, чтобы этакую утробу напоить? А? Или к реке будем гонять на водопой? Так через неделю ни коня, ни овцы живой не останется! Ногаи из зарослей стрелами побьют.
«Ну и голова у Богдана! — восхитился Матвей, — Поумнее иного думного дьяка будет, хотя грамоты и заморских языков не знает!»
— Так что же придумать? — спросил он. — Побьют скотину, придется дорезать и варить.
— Животы разболятся, ежели в неделю столько мяса в утробы напихаем! — засмеялся Барбоша. Он распорядился есаулам оставить у частокола три сотни казаков в карауле, меняться им через два часа, а остальным быть в работах. — Обещал князь-хан дать нам время на размышление, да сами же, братцы-казаки слышали от толмача, что хитер и многоопытен ногайский воевода, как бы и в самом деле какую-нибудь пакость нам не уготовил. А мы теперь же пройдем на восточный край острова. Есть у меня, худородного мужичка, одна мыслишка! На месте и прикинем, годится ли применить в пользу нашего воинства!
Заинтересованный Матвей вслед за старым атаманом спустился с помоста и по утоптанной траве проследовал за ним через городок к восточной оконечности, где у казаков помимо невысокого вала с частоколом была сооружена срубовая башня с бойницами для десяти стрелков в два ряда по вышине, чтобы палить из пищалей встречь речному течению. Остановились у этой башни.
— Видите, казаки, берег здесь не так крут, как на северной и южной оконечности острова. И песчаная полоса всего сажени две.
— Видим, — хмыкнул в усы задумчиво Ортюха Болдырев, все еще не понимая задумки Барбоши. — Так и сюда коней и овец не выгонишь на водопой! В частоколе надобно будет просторные ворота срочно делать, да и ногаи с обеих сторон все равно стрелами достанут, побьют нашу худ'oбу да и пастухов тоже!
— Ортюха прав, Богдан, — согласился с есаулом и Мещеряк. — В чем твоя задумка? —
— А мы вот что сделаем, казаки! — Богдан что-то прикинул про себя, потом поманил к себе рукой есаула Нечая Шацкого, который оборонял восточную сторону острова. Когда есаул спустился по лестнице с башни и подошел к ним, Богдан сказал то, о чем думал в последние часы:
— Возьми, Нечай, полста крепких казаков с заступами, а ты, Матвей, пришли сюда недавних мужиков во главе с Томилкой Адамовым. Он как-то сказывал, что доводилось ему крепостцы ставить на засечной черте, когда ходил по молодости в стрельцах. Твоя работа, Нечай, — прокопать две глубокие канавы от частокола вовнутрь острова для пуска речной воды. А Томилка со своими людьми разроет песчаный берег, ивовыми прутьями укрепит стенки, чтобы песок не затянул входную канаву от реки до частокола. А от частокола канаву раздвоим, чтобы можно было сразу побольше скота поить. И здесь стенки канавы укрепить ивовыми прутьями. Скотина глупа, полезет к воде гуртом, копытами враз землю обрушит. Работать, казаки, с наступления сумерек и всю ночь, чтобы ногайские доглядчики не распознали о наших приготовлениях.
«Ну и смекалист наш старшой атаман! — в который раз подумал Матвей, слушая толковые приказы Богдана Барбоши. — Жаль, очень жаль, что его не было с нами в Сибири! Видит бог, он был бы весьма полезен атаману Ермаку Тимофеевичу!»
— Нечай, тебе быть за главного при рытье водотоков, — повелел Барбоша. — Я скажу Томилке, чтобы потихоньку начали рубить ивовые прутья и сносить сюда. Ну, а мы с тобой, Матвей, будем посменно стоять во главе с караульными казаками. Не очень-то я полагаюсь на слово князь-хана, что он по доброй воле дает нам такой долгий срок на размышление! Знает ведь, что мы не будем сидеть на пенечке, подперев головы руками в бездельном раздумье!
И как в воду смотрел атаман Барбоша, высказывая сомнение в трехдневном мирном стоянии казаков и ногайского войска. Пополудни второго дня караульные казаки с высоких деревьев всполошили городок тремя пищальными выстрелами. Матвей Мещеряк, спешно поднимаясь на помост частокола, вскинул голову и громко спросил:
— Что в степи? Неужто князь-хан сызнова едет к нам для устрашающих разговоров?
Молодой казак, придерживая серую баранью шапку рукой, чтобы не свалилась, просунул голову между ветвей высоченного осокоря, прокричал в ответ, и в голосе слышна была тревога:
— Нет, атаман Матвей! Кабы только со свитой ехал ногайский князь, а то, похоже, со всей ордой!.. Тьма-тьмущая наползает! Будто грозовая туча на хлебное поле! Только молний пока что не приметно!
Матвей расставил ноги пошире, словно уже готовился к отражению вражеского приступа, перевел взгляд с перепуганного казака из числа недавно приставших к его отряду, сидящего на осокоре, в сторону степи — неспешно, легким ходом от дальнего леса, где стояло станом ногайское войско, широко, на всю степь, к Кош-Яику шла конница — колыхались хвостатые копья, легкая, взбитая конскими копытами пыль поднималась над задними рядами, постепенно становилась плотнее и плотнее, скрывая глубину подступающего войска.