Последний атаман Ермака
Шрифт:
— Атаман Матвей, есаул Ортюха сказать велел, что в городке пожара не учинилось!
— Как люди? Нет ли стрелами битых? — уточнил Матвей, зная, что на Кош-Яик было пущено до полутора тысяч стрел, хотя добрая треть их упала либо у частокола, не долетев, либо застряла в густых ветках могучих осокорей.
— Немного есть, атаман Матвей, — торопливо выговорил отрок, с опаской посматривая в степь, где ногаи явно готовились к новому нападению. Те, кто уже был у берега, похватали убитых и раненых и отъезжали прочь, освобождая место для тех, кто выстраивался в широкую линию с дымящимися фитилями в руках.
— Кто да кто? — уточнил Матвей, заряжая вслед за
— Казацкого десятника Сильвестра стрела в спину до смерти поранила, когда он с крыши навеса над сеном стрелы скидывал, его казаки с крыши мертвым сняли… Трех ребят стрелами на дереревьях поранило, это когда они полезли гасить горящие стрелы, да одну женщину в голову стрелой до смерти убило. Она стрелы водой у своего сруба обливала из ковша. Навес для овец сильно погорел, но сами овцы целы, их в другое место перегнали, ближе к реке Илек…
— Атаман, ногаи наметом иду-ут! — прокричал глазастый Митяй. На этот раз степняки применили другой маневр — запалив туго скрученные тряпочки на стрелах, они на скаку вереницей проносились по краю речного обрыва и не останавливаясь, пускали стрелы в сторону острова.
— Бейте их метко! Не дрожать рукой! — кричал Матвей, и сам два раза выстрелил из пищалей. Не оборачиваясь, велел молодому казачку-отроку заряжать пищали. — Марфуша, будь осторожнее! — Матвей вздрогнул, когда рядом с головой жены в затесанный конец бревна тупо ударила стрела. От тряпочки, смоченной бараньим жиром, по дереву вниз потекли горящие капли. Матвей выхватил саблю, на миг кинул взор — не летит ли в его сторону еще одна стрела? — сбил первую с бревна, и она упала на склон вала, продолжая гореть на земле, выделяя черный вонючий дым.
— Я к вам! — неожиданно послышался за спиной звонкий гортанный женский голос, и рядом с Марфой объявилась раскрасневшаяся от быстрой ходьбы Зульфия. В руках у нее был небольшой татарский лук, за спиной на ремне колчан, туго набитый стрелами с черным оперением.
Митяй не удержался от шутки, забивая пулю в ствол пищали и легонько покачивая в удивлении головой:
— Теперь князь-хану и вовсе будет хана! Вона, две богатырши супротив него встали! — И невесть с чего добавил громко: — Гори кабак с целовальником, а казак спасай усы!
Зульфия без обиды молодому казаку довольно резко ответила:
— И у козы не только вымя, но и рога на голове! Поглядим, Митя, чей глаз острее!
Матвей удивился, что Ортюха отпустил жену на помост, но говорить лишних слов не стал, только посоветовал строго:
— Следите за чужими стрелами! Они дымный хвост за собой оставляют! Не приведи бог… — не договорил, поднял пищаль и прицелился — всадники были близко.
Казаки перестали стрелять залпами по скачущим вдоль берега всадникам, а по мере готовности оружия встречали почти каждого ногайца или группу в пять-десять наездников гулкими и меткими выстрелами. Под обрыв Яика свалилось уже до полусотни коней, из-под некоторых со стонами пытались выдраться придавленные при падении воины. Одни освободившись, лежали без движения, другие, не страшась получить пулю в спину, упрямо карабкались по крутому откосу вверх, цепляясь за колючие плети ежевичника или оголенные корни деревьев, росших у самого обрыва.
— Есаула Томилку поранило! — Крик долетел до Матвея справа, где оборону частокола держали казаки, приставшие к Мещеряку вместе со своим вожаком Томилкой Адамовым.
— Сильно ли? — с тревогой спросил Матвей, огорчившись ранением Томилки, к которому успел за эти дни привязаться как к давнему и верному другу.
— Стрелой бит в левое плечо! — отозвались с того места, где произошло несчастье.
— Снесите его бережно в избу к лекаркам! Пущай промоют и перевяжут рану, — тут же распорядился Матвей, принял от казачка пищаль, положил ствол между конусами бревен, прицелился в ногая, который натягивал лук и готовился пустить горящую стрелу в сторону острова, но не успел отпустить тетиву — в шею белоснежного коня ударила стрела с черным оперением, бедное животное сделало несколько неровных скачков, пошло боком и вместе со всадником, кувыркаясь, рухнуло с обрыва, наполовину исчезнув в воде Яика. Всадник по всей вероятности сломал себе при падении голову, потому как из воды торчал неподвижно лишь левый черный сапог, застрявший в стремени.
— Молодец, Зульфия! — похвалил Матвей молодую княжну, сам нажал на спусковой курок. Попал или нет, не разглядел, потому как выстрелы гремели и справа и слева. Ногаи падали или уносились прочь, чтобы, отъехав, зажечь новую стрелу и снова мчаться к острову, который уже слегка окутался дымом от стрельбы, от горящих вражеских стрел, торчащих в ветках деревьев, от недолгих вспыхивающих и тут же потушенных пожаров в самом городке. Многие всадники, пустив зажженную стрелу, прежде чем развернуть коня, отваживались отправить в сторону казаков из лука несколько боевых стрел, которые тупо вонзались либо в бревна частокола, либо в стволы деревьев, а иногда и в человеческие тела, если кто-то из защитников Кош-Яика не успевал укрыться за частоколом.
— Ногаи сплавом идут по Яику! — Этот крик справа заставил Матвея вздрогнуть: решился-таки князь-хан Араслан на отчаянный шаг — спуститься сверху по течению и от воды напасть на городок!
— На свою погибель плывут! — громко отозвался на известие Матвей и добавил уверенным тоном, чтобы новички не опасались за свою спину: — Атаман Барбоша сумеет хорошо встретить непрошеных гостей! Филиппок, — он обернулся к молодому казачку, который заряжал ему пищали. — Метись быстренько к Болдыреву, пущай он со своей сотней поспешит к атаману помочь отбить приступ!
— Сей миг, атаман Матвей! — Шустрый рыжеволосый Филиппок протянул атаману заряженную пищаль, спрыгнул с помоста и умчался в центр городка.
— Не тушуйся, казаки! Атаман Барбоша не впустит ногаев, потому как большим скопом по реке они не полезут! Нет у князь-хана ни стругов больших, ни челнов в довольном количестве!.. Опять лавой скачут! Бейте по ним прицельно! Передний батыр мой, я сам поймаю его на пулю!
Впереди конной лавы, несущейся к городку с зажженными стрелами, подгоняя вороного коня ударами пяток и натягивая большой лук над конской гривой, скакал всадник в ярко-красном халате и в высокой меховой шапке. Предводитель что-то кричал, широко раскрывая рот, обрамленный черными отвислыми усами. Его воины, подхватывая боевой клич, с каждой секундой приближались все ближе и ближе.
— Не давайте ногаям подступиться к берегу и пускать стрелы! — догадался Матвей, поняв, что стрела с горящим пучком пакли может лететь не далее, чем на сотню шагов. — Встречайте их заранее! — И выстрелил, метя в вороного. Пуля ударила коню в грудь, он вскинул голову, встал на дыбы, попятился назад — всадник успел освободить ноги из стремян и ловко соскочить с падающего набок коня. Другие всадники обогнали его и укрыли от казацких пуль, и атаман так больше его и не увидел среди нападающих.
«Может, ногу или руку сломал, когда брякнулся на землю», — мельком подумал Матвей.