Последний барьер. Путешествие Суфия
Шрифт:
— Верь, верь, — сказал он. — Доверься Господу и не волнуйся. Мы сделали с машиной все, что могли, так что же еще требуется от нас?
В одном из маленьких городков мы остановились в открытом кафе, чтобы выпить кофе. Рядом с нами сидел молодой человек лет двадцати; он завязал разговор с Хамидом. И хотя они говорили по-турецки, я понял, что разговор касался нашей поездки. Молодой человек что-то объяснял при помощи множества жестов, чертя своей вилкой на скатерти воображаемую карту. Наконец он пожал нам обоим руки, извинился и ушел из кафе.
— О чем вы говорили? — спросил я.
— Он рассказал, что
Как только мы поехали по направлению к новой дороге, Хамид стал очень веселым. Я никогда не видел его в таком хорошем настроении, полностью расслабленного. Одним из наших хобби было проектирование садов, и всю дорогу он показывал различные кустарники и растения, давая им характеристики и описывая их применение в медицине. Как только мы въехали на новую дорогу, он приказал мне остановить машину около крошечного кафе. Он стал кричать на людей, сидевших там, и казался очень рассерженным, показывая на землю у них под ногами и на стену за дорогой. Люди выглядели испуганными, а он, чтобы еще больше прояснить ситуацию, ударил рукой по машине, а затем велел мне ехать дальше.
— Что ты сделал? — спросил я у него.
— Я сказал им, что они невежественные глупцы, потому что они совершенно не знают, что окружены редкой травой, которая убивает паразитов, заражающих все вокруг».
Он все еще смеялся несколько минут спустя, когда мы услышали ужасный рев. За нами ехал очень старый мотоцикл. На нем сидели один за другим трое мужчин, все они кричали и размахивали руками, в которых были пучки травы. Я притормозил, чтобы они могли догнать нас. Мы все остановились на краю дороги. Я сидел, пока Хамид слушал то, что они говорили ему, а потом он опять кричал на них, несколько раз с силой ударив рукой по машине. Они выглядели очень смущенными, снова взобрались на мотоцикл и уехали.
— Что теперь?
— О, эти идиоты принесли не ту траву. Если бы они взяли эту траву, им пришлось бы провести неделю в ванне!
Вот такой был денек. Все было светлым и веселым, и даже машина, кажется, наслаждалась поездкой. Угрожающий грохот в моторе прекратился, и хотя теперь дорога шла на подъем и мы ехали на второй передаче, казалось, что все прекрасно. Но мало-помалу состояние дороги, тем не менее, ухудшалось, пока я не понял, что это уже вовсе и не дорога. Начиналась она как достаточно гладкая грунтовая дорога, но теперь мы ехали по пути, который можно было бы назвать проселком. Она была настолько узкой, что если бы мы решили повернуть назад, то у нас не было бы шанса, а если бы мы были вынуждены остановиться, то было очень сомнительно, что наши тормоза удержали бы машину на этом крутом обрыве. Я очень испугался, потому что за каждым поворотом становилось еще хуже. Слева возвышалась отвесная скала, а справа — пропасть глубиной около тысячи футов. Хамид казался совершенно невозмутимым; он сидел рядом и напевал какую-то мелодию. Я не осмеливался заговорить с ним, потому что знал, что не должен бояться. Но я боялся. Мне было ужасно страшно. И это было не из-за состояния машины и дороги; это была ответственность. Я вел машину, в которой находился учитель, ведущий по Пути, а при таких обстоятельствах любое происшествие могло стать фатальным. Напрасно я пытался обуздать свое воображение.
Дорога взбиралась все выше и выше, и каждый поворот на скорости в десять миль на пониженной передаче, казалось, длился целую вечность. Теперь колеи дороги были настолько глубокими, что невозможно было ехать в них, не боясь зацепиться днищем машины. Надо было ехать двумя колесами по подножию горы, а двумя другими по приподнятому участку между колеями. Я дрожал, и в довершение всего из мотора потянуло гарью. Должно быть, он перегрелся. Это означало, что надо остановиться, а у меня не было с собой воды.
На очередном повороте к нашей дороге слева примкнула узенькая колея. Я только успел заметить, что на нас что-то бежит, прежде чем нажал на все тормоза, какие у нас были. Молодой верблюд выскочил прямо на нас, слегка ударился о передок машины, замер на минуту, а затем побежал вниз по дороге, по которой мы поднимались. Я покрылся испаринои и никак не мог унять дрожь; я совершенно утратил хладнокровие.
— Почему ты остановился? — резко спросил Хамид. — Поехали. Уже темнеет, а фары у машины светят тускло.
Я просто не мог сдвинуться с места. Обе мои ноги находились на педали тормоза, а двумя руками я держался за рычаг ручного тормоза. Из-под капота поднимался дымок от мотора, и никогда в своей жизни я не был в таком отчаянии. Что делал в горах этот верблюд и откуда он здесь взялся ?
— Неужели ты не понимаешь, что ничего не происходит случайно? — резко спросил Хамид. — Верблюды не живут в горах, а этот бежал прямо на нас. И если бы ты не среагировал так быстро, он скинул бы нас в пропасть. Пожалуйста, перестань дрожать, и поедем. На горе могут быть и другие животные, но на самом деле это был вовсе не верблюд.
— Но это был верблюд, — возразил я. — Мы оба видели его.
— Откуда ты знаешь, идиот? Ты видел верблюда, но он вел себя слишком странно для верблюда, ты не считаешь?
— Что ты имеешь в виду, Хамид? — теперь я уже почти плакал от отчаяния и страха и не смог бы изменить положения, если бы машина покатилась вниз с горы.
— Я имею в виду, что это был верблюд, но он не был верблюдом. А теперь, пожалуйста, соберись и поезжай вверх, пока я действительно не начал сердиться.
Я сделал одно последнее усилие и заставил машину ехать. Казалось, что дорога поднимается все выше и выше. Хамид опять запел, а я до сих пор дрожал в нашем ненадежном убежище.
Солнце уже садилось, когда мы добрались до вершины горы. Вид равнин Анталии был захватывающим, но свет угасал, и не было времени на остановки. Нам предстоял длинный спуск, а дорога не стала лучше. Бог знает, куда она вела нас. Очевидно, человек в кафе не знал, о чем он говорил, когда советовал нам ехать этой дорогой. У меня промелькнула мысль, что, возможно, нам придется спать рядом с машиной, а с приближением вечера резко похолодало. В это мгновенье Хамид велел мне остановить машину.
— Нам надо ехать, — сказал я. — Становится темно.