Последний «бизнес»
Шрифт:
Таран спросил так просто, словно и не было между ними ничего, словно и не ссорились они, и Николай, повинуясь тому же душевному порыву, ответил дружелюбно:
— Да. Ошибся малость Илья.
Но порыв этот тут же прошел. Оба вспомнили вчерашнюю ссору и умолкли, непримиренные и еще больше раздосадованные.
Таран даже устыдился перед товарищами за свою невольную слабость. Ведь все они бесповоротно осуждали своего бригадира, и не было, по их мнению, ему прощения.
Между тем Борис выдвинул на середину комнаты патефонный столик
Вспыхнул свет, и Николай огляделся.
— Наделали делов, а толку чуть, — сухо заметил он. Главных упустили… А все почему? — наливаясь злостью и не в силах уже сдержаться, добавил он. — Потому, что барахла в дружину набрали. Потому, что начальство только…
— Постойте, хлопцы! — вдруг опомнился Борис и тревожно застыл на своем столике. — А где же Степка?
Шарунина среди них не было. Все переглянулись.
— Сбежал, сукин сын! — зло констатировал Таран. — Испугался!
На лестнице послышались чьи-то шаги. Дверь распахнулась. В комнату вбежала Аня, за ней четверо дружинников.
— Эх, опоздали, — разочарованно сказал один из них.
— Спектакль окончен, — насмешливо отозвался со своего дивана Коля Маленький. — Вы бы еще позже пришли. Вояки тоже мне!
Аня подошла к Тарану и осмотрела плечо.
— До свадьбы заживет. Перевязать только надо.
— И так сойдет, — смущенно ответил Таран.
Коля Маленький не утерпел и засмеялся.
— Смотря на какой день свадьбу назначили.
В ответ Аня насмешливо подмигнула.
— Не скоро. Пусть он еще найдет такую, которая за него выйти согласится.
Николай посмотрел на лежавшего на полу парня.
Тот тихо стонал.
— Его надо в какую-нибудь поликлинику отвести, — сказал Николай дружинникам. — А этого шпингалета, — он указал на сидевшего в углу паренька, — мы с собой заберем.
В штабе старик Проскуряков, вздыхая, выслушал сбивчивый, возбужденный рассказ ребят.
— Эх, елки зеленые! Провалили дело, — сокрушенно сказал он. — Через нашу неорганизованность провалили. Нешто иначе упустили бы этих подлецов?
— Ничего, ничего, — бодро отозвался Чеходар. — Первый блин всегда комом.
Этого Николай стерпеть не мог.
— Ничего? — зло переспросил он. — А то, что вон его ножом полоснули, а могли и хуже чего сделать, это как? — он кивнул на Тарана. — А тому вон всю щеку раскровянили, это тоже ничего?
— «Жертвы собственной неосторожности», — отозвался Таран с напускной беспечностью, содержавшей, однако, изрядную долю яда.
— Ты, Вехов, остынь немного, — строго сказал Чеходар. А то забываешь, с кем говоришь.
Но Николай уже не мог остановиться.
— Знаю я, с кем говорю! Набрали дерьма в дружину, вот что! Зато первые! Зато больше всех! Мы передовые!.. А мы на первом же деле — мордой в грязь!
— Ты вот что, Вехов, — тихо произнес Чеходар, и уголки губ задрожали у него от сдерживаемой ярости. — На весь коллектив грязь не лей. Всю нашу дружину
Но Николай уже взял себя в руки. Этому помогли не слова Чеходара, а изумленные и чуть насмешливые взгляды ребят, никогда еще не видевших своего бригадира в таком состоянии.
— Я всю дружину не порочу, — уже спокойнее ответил он. — А то, что половину народа гнать из нее надо, это факт!
Чеходар снисходительно усмехнулся.
— Никого мы гнать не будем. И раздувать этот случай тоже не собираемся. Если тебе плевать на коллектив, на его доброе имя, то мы так поступать не намерены. И кончим на этом. Вот лучше им займитесь, — и он указал на понуро сидевшего в стороне паренька, которого задержал Борис Нискин.
Все сразу оживились. А Коля Маленький, решив окончательно разрядить обстановку, с обычным своим веселым оптимизмом произнес:
— Зато танцевать теперь в этом красном уголке можно, сколько влезет. Больше шпана туда не сунется.
И Чеходар сразу поддержал шутку.
— Правильно! Есть, оказывается, и достижения. Поэтому не будем сгущать краски.
«Не хватает еще, чтобы до райкома дошло, — с досадой подумал он. — В сводке мы уже первыми по городу идем. Из газеты даже звонили».
— А гнать кое-кого из дружины все-таки надо, — ни на кого не глядя, будто самому себе, упрямо повторил Николай.
И вдруг ему стало так тяжело на душе, так тоскливо и одиноко, как никогда еще не было. Он уже жалел о своей вспышке и удивлялся ей. Между тем в ней вылились вся горечь, вся тревога, которые накопились у него за последние дни и часы, но главным здесь была еще, кажется, не понятая им до конца досада на самого себя.
Николай отошел в сторону и, присев на скамью, жадно закурил. Его никто не окликнул. «Отчитал меня, как щенка нашкодившего, — со вновь вспыхнувшим раздражением подумал он о Чеходаре. — Ну, погоди еще…»
В это время старик Проскуряков посмотрел поверх очков на задержанного паренька и сурово спросил:
— Ну-с, а тебя как зовут?
— Никак не зовут, — хмуро отозвался тот, Боря Нискин пояснил:
— Они его Блохой называли. Я слышал.
— То кличка их блатная, — махнул рукой Проскуряков. Нам она не подходит. — И, обращаясь к пареньку, уже добродушно пояснил: — Ты, милый, пойми. Мы тебя с этим самым Уксусом не путаем. Среди своих находишься, ясно?
Паренек угрюмо смотрел в пол и молчал.
— А вот компанию ты водишь плохую. До добра не доведет.
— Давай, дядя Григорий, мы с ним сами потолкуем, предложил Таран.
— Ну, валяйте.
Ребята отвели паренька в сторонку и уселись вокруг него. Николай подошел тоже, но стал чуть поодаль, лишь прислушиваясь к начавшемуся разговору.
— Значит, называть себя не хочешь? — строго спросил Борис.
— Не хочу.
— Боишься?
— Ничего не боюсь, а не хочу.
— Фу! — вздохнул Коля Маленький. — Хоть разговаривать с нами начал, и на том спасибо.