Последний бой - он трудный самый
Шрифт:
А каска ведь только голову защищала, и то — от сравнительно мелких камней...
Разумеется, и самый крупный обломок, падавший сверху, не мог победить броню тяжелого танка, но если глыба обрушивалась на пушечный ствол, ломался подъемный механизм орудия и танк надолго выбывал из строя. Опасен был камнепад и для крупнокалиберного пулемета «ДШК», который крепился над командирским люком снаружи.
Тяжелый танк «ИС-2» весил 46 тонн и был оснащен двигателем мощностью 540 лошадиных сил. В бою, особенно уличном, на его пути встречались преграды и препятствия, которые боевая машина преодолевала
Противник хорошо это понимал и, чтобы вызвать обвалы, специально проводил артиллерийские огневые налеты по домам на нашей стороне. Обломки зданий были особенно опасны там, где падали отвесно — в удалении до трех — пяти метров от стен. Поэтому всем нашим танкам было предписано двигаться, несколько отступая от зданий. Вплотную к дому разрешалось подойти только при длительной остановке танка, чтобы за стенами укрыться от огня прямой наводкой. Во время боев в центре Берлина это правило старались соблюдать особенно строго, так как по мере приближения к центру города боевые порядки атакующих войск как бы сжимались, уплотнялись. Соответственно увеличению концентрации боевой техники увеличивалась и «каменная» опасность.
А тут еще в помощь нам выдвинули на прямую наводку мощные 203-миллиметровые гаубицы из резерва Верховного командования. Выстрел такой пушки — словно маленькое землетрясение. А низко летящий снаряд ее поднимает за собой ураган...
* * *
Отдавая приказ гвардии капитану Позднякову на атаку, я всякий раз не зря напоминал ему об осторожности. На это были свои причины... Дело в том, что капитан Поздняков в бою забывал обо всем на свете... Опасность пьянила его, возбуждала, он воевал с какой-то отчаянной дерзостью. Такой уж это был человек — командир первой роты «ИС». В бою Поздняков иногда забывал, что он — командир и должен быть в центре всего, что делает его рота.
Танкисты уважали смелость гвардии капитана и то, что воюет он честно и самозабвенно, без «показухи». В бою, каким бы жестоким он ни был, Поздняков не щадил себя нисколько. Это знали все в полку. Такие бойцы вызывают к себе симпатию.
Но с той же лихостью, без колебаний он мог бросить на кинжальный огонь противника и всю свою роту!.. Нельзя сказать, что командир не любил своих танкистов. Любил, конечно. Тяжело переживал гибель подчиненных... Но тем не менее потери у него были самые большие из всех рот прорыва. Просто Поздняков считал, что «на войне, как на войне» — потери должны быть неизбежно и обязательно и боевую задачу следует выполнить любой ценой. А победителей не судят.
Он и сам готов был погибнуть, это уж кому как повезет!.. Его девизом был мушкетерский клич «Вперед — без страха и сомненья!», эти слова были даже написаны на башне его танка. И, надо сказать, своей беззаветной храбростью, личной удачливостью в боях он увлекал людей. Особенно молодежь. Танк Позднякова не однажды получал боевые повреждения, но был цел, из боя выходил редко, экипаж был жив, как и сам лихой командир!
Трудно было «воспитывать» этого горячего и честного
Подчиненные ему танкисты с гордостью называли себя и «поздняковцами» и «ротой смерти» — молодежь это любит, — но я-то знал: если по каким-либо причинам человека переводили из 1-й роты в другую, этот человек едва сдерживал радость. Хотя вообще из своих подразделений люди уходили нехотя: на войне ведь быстро сживаются и привыкают друг к другу, к командирам, к своей боевой технике.
Знал я и то, что автоматчики—танкодесантники нехотя шли на танки первой роты...
И это было понятно.
— Что, я — трус? Нет! Так в чем же дело? Что вы в конце концов от меня хотите?
— Хотим, чтобы командир первой роты «ИС» гвардии капитан Поздняков был мужественным командиром! А не только храбрым.
— Какая разница: мужественный, храбрый. Не нравлюсь, можете отчислить из полка. Все равно дальше фронта не загонят, меньше взвода не дадут.
— Ты не забыл, как погибли экипажи старшего лейтенанта Горохова и капитана Вовка под Лабесом? А был бы ты осторожнее, они и задачу бы выполнили, и живы остались...
— Что я мог тогда сделать?
— Вот именно... Был в том бою, мог сделать многое. Но не сделал. Люди погибли.
— Это война, а не танцы.
— Другие, что же, танцуют, воюет только Поздняков? Так, что ли? А неделю назад под Регенмантелем? Тоже два танка мы потеряли. И людей...
Поздняков не спорил. Молчал... Я чувствовал, что его не переубедил, но откомандировать из полка не хотел: такие, как Поздняков, обычно становятся хорошими командирами. За войну пришлось повидать командиров всех рангов. И я надеялся, что с Поздняковым все будет в порядке.
Тем более, после каждой «воспитательной» беседы с Поздняковым я вспоминал первые годы своей фронтовой командирской деятельности, когда еще командовал отдельным батальоном. Сам кое в чем похож был на Позднякова. Так что... Одно лишь я твердо знал, война научила: командир должен прежде всего обладать мужеством. А личная храбрость, хотя и главная составляющая часть понятия «мужество», но ее одной мало. В мужество обязательно входят и осмотрительность, и хладнокровие, и чувство ответственности за подчиненных, да и способность командира не пасовать перед собственным начальством!
* * *
Вот и в этом бою: дерзко атакует рота гвардии капитана Позднякова. Ничего не скажешь, красиво пошли в атаку его тяжелые танки! И, как всегда, впереди — боевая машина с башенным номером командира роты. Бой он ведет безупречно — можно залюбоваться тем, как стремительно маневрирует танк в тесной улице, как умело стреляет из пушки и пулеметов! Да, можно бы было залюбоваться, если бы... Если бы танк Позднякова не проскочил вперед. Слишком далеко. Этого я и опасался: командир все больше и больше отрывался от боевого порядка своей роты, фактически он сам «залазил» в огневой мешок, устроенный противником.