Последний бой
Шрифт:
— Но, тем не менее, лорд Кармайкл искренне переживает и, чтобы загладить перед вами свою вину, попросил меня передать вам этот скромный подарок в знак глубочайшего уважения, — и Бестужев протянул Марии резную шкатулку, инкрустированную драгоценными камнями, которую до этого момента держал в руках. Увидев красивую блестящую игрушку к шкатулке тут же потянулся находящийся рядом с матерью Павел.
— Поставьте ее, вон туда на стол, — Мария указала на столик, стоящий неподалеку. Одновременно с этим няня Павла подняла ребенка и унесла подальше от привлекшей его вещи. Павел тут же принялся хныкать, но няня принялась что-то ему нашептывать на ухо, а после дала в руки привычную игрушку, лишенную острых краев, о которые ребенок мог порезаться. Мария бросила неприязненный взгляд на
— Можно дать вам, ваше высочество, небольшой совет, — Бестужев поставил шкатулку на столик и повернулся к Марии. Она напряженно кивнула, прекрасно понимая, что он все равно скажет то, что хотел сказать. Если же она сейчас закатит скандал с выставлением вице-канцлера за дверь, то это негативно отразится исключительно на ней самой, и практически не затронет Бестужева. — Не стоит воспринимать каждое слово послов в штыки. Вы еще слишком молоды и даже не пытаетесь различать малейшие оттенки цветов, деля мир на черное и белое. В политике так нельзя. Вам предстоит стать императрицей, и, чем раньше вы поймете, что необходимо учитывать малейшие нюансы, тем легче вам будет жить и править.
— Я разумеется воспользуюсь вашим советом, — Мария милостиво улыбнулась, и Бестужев вышел из будуара, где Великая княгиня занималась изучением каких-то бумаг вместе со своими немногочисленными приближенными. Только за вице-канцлером закрылась дверь, как улыбка сползла с ее лица. — Господи, как же я его ненавижу.
— Вы сейчас о вице-канцлере, или о Кармайкле говорите, ваше высочество? — Анна Татищева, которую Елизавета отпустила от себя, после недолгих совместных уговоров, была совершенно счастлива. Она, наконец-то, занималась настоящей работой, а не доматывала нитки в клубки, после попыток Елизаветы показать себя в рукоделии.
— Похоже, что об обоих, — Мария встала, подошла к сыну и поцеловала его в лоб. — Думаю, Хельга, Павла пора кормить и укладывать для обеденного сна.
— Вы правы, ваше высочество, — Хельга подняла мальчика на руки и направилась к дверям. Следом за ней тут же выдвинулся рослый гвардеец, который тащил корзинку со всем необходимым для ребенка. Этому гвардейцу предстояло стать дядькой его высочества Павла Петровича, и он чрезвычайно гордился тем, что Петр выбрал именно его из сотен других ветеранов. Дверь за ними закрылась, и Мария вернулась за стол, поднимая очередную бумагу, на которой был расписан проект начальной школы при церковных приходах, для детей крестьян. Над этим проектом она весьма плотно работала с Ломоносовым, пытаясь собрать разрозненные положения в одну кучу.
— Самое главное в этой реформе, заставить самих крестьян отдавать своих детей в классы, — рассудительно сказала Татищева, укладывая те листы, с которыми было принято решение начать работу в отдельную стопку.
— Я не понимаю, почему эти люди противятся, — Мария покачала головой. — Ведь и я, и его высочество Петр Федорович хотим им добра.
— Потому что это новое, и оттого очень страшное, — Анна подошла к окну, и посмотрела на заснеженную улицу. — К тому же, я не уверена, что Петр Федорович именно желая людям добра все это делает, а не преследует какие-то свои цели, которые нам не говорил. — Последние фразы она пробормотала совсем тихо, чтобы Мария не расслышала.
Дверь с грохотом распахнулась и Анна, резко развернувшись, сразу же склонилась в глубоком реверансе. Мария повторила ее маневр с некоторым запозданием, и ее реверанс не был настолько глубоким, все-таки она была Великой княгиней, а не фрейлиной.
— Ваше величество, такая радость видеть вас здесь, — пробормотала Мария, когда выпрямилась, посмотрев Елизавете в глаза.
— Да, я представляю себе, как ты меня костеришь про себя, от радости великой, — Елизавета усмехнулась, осматривая уютный
— Да, ваше величество, — обер-гофмаршал склонился в поклоне.
— Подберите для Великой княгини приличный кабинет. Сами видите, в каких условиях ее высочество бумаги разбирает. Это не делает чести ни вам, ни мне, — Елизавета отвернулась от Шепелева и продолжила осматривать комнату. Ее взгляд остановился на шкатулке, подаренной английским послом.
— Будет исполнено, ваше величество, — Шепелев снова поклонился и отступил на свое место за спиной императрицы. Из-за свиты, сопровождавшей Елизавету, в сравнительно небольшой комнате сразу стало тесно и Марии даже показалось, что ей перестало хватать воздуха.
— А где Павел? — Елизавета снова посмотрела на нее в упор. — Я знаю, что он практически всегда по утрам находится с тобой.
— У Павла Петровича особый распорядок дня, придуманный его высочеством. И я не рискнула бы нарушить его, и вызвать тем самым шквал негодования со стороны Великого князя. Вы же знаете, ваше величество, что его высочество способен быть особенно гадким, если нарушают его тщательно выверенные планы и приказы, — Елизавета поморщилась. Она это знала. Знала, что племянник не гнушается ничем, включая откровенный шантаж, когда дело доходит до того, что ему действительно необходимо. И хотя она в такие минуты практически ненавидела Петра, но не могла не отметить, что подобные замашки весьма неплохо могут сказаться на его дальнейшем правлении. А на что он будет способен, когда у него полностью развяжутся руки, императрица старалась пока не думать. Во всяком случае такие понятия, как совесть, и временами даже честь, ее племянником не воспринимались, и вытаскивал он их на свет Божий только в то время, когда в них возникала необходимость.
— Хорошо, — Елизавета решила про себя, что навестит Павла чуть позже уже в его комнатах. Хотя она каждый раз зарекалась это делать, потому что ей постоянно казалось, что Петр приказал держать сына чуть ли не в черном теле. Ни тебе мамок, которые прекрасно справились бы с дитем. А уж про простоту одеяний Павла она предпочитала молчать, чтобы в очередной раз не сорваться и не поссориться с Петром уже окончательно. — Что это, я не припомню подобных безделиц, — она указала на шкатулку.
— Вице-канцлер принес незадолго до вашего визита, ваше величество, — Мария продолжала стоять перед императрицей. — В качестве извинения за свое высокомерное поведение лорд Кармайкл просил передать эту шкатулку. Правда, я совсем не знаю, что находится внутри, не открывала еще. — Елизавета сделала знак и тут же перед ней возник гвардеец, охраняющий покои Великой княгини.
— Подарок английского посла проверили? — спросила она, глядя, как переливаются драгоценные камни на шкатулке, когда лучик солнца из окна падал на них.
— В шкатулке ожерелье, ваше величество, — тут же доложил гвардеец. — Более ничего не под подкладкой, ни в самой шкатулке не обнаружено.
— Вы считаете, что я способна на заговор при участии английского посла? — Мария сжала побелевшие губы. — Я никогда не предала бы ни вас, ваше величество, ни тем более Петра.
— Доверяй, но проверяй, — ничуть не смутившись наставительно проговорила Елизавета, подняв палец вверх. — Не обижайся, дорогая моя. Все эти проверки проводятся для вычисления врагов отчизны нашей. И, кстати, если бы ты больше интересовалась делами мужа своего, то знала бы, что мой племянник сам настоял на том, чтобы проверки велись как можно тщательнее. И ни слова не говорил, когда проверяли его самого, считая, что подобные меры необходимы, — с этими словами Елизавета открыла шкатулку. — Какая красота, — она вынула ожерелье, состоящее из одного ряда сапфиров, с вставками из бриллиантов. — Ты обязательно должна примерить. — Императрица подошла к Марии и надела на нее ожерелье, застегнув застежку. — М-да, для этой красоты вырез должен быть поглубже, — задумчиво сказала она, разглядывая Марию. — Я распоряжусь сшить тебе платье, подходящие для этого ожерелья, чтобы на балу, встречая Петра с победой, ты затмила своей красотой всех придворных дам.