Последний бойскаут
Шрифт:
Шекли побагровел.
— Что вы себе позволяете, Дерен Ханбек?
— А что, мне уже не позволяется ничего себе позволять? — невинно продолжала Дерен.
— Выйдите вон из класса! Вы не решили задачу, грубо разговаривали с учителем, а поэтому будьте так добры явиться завтра в школу с родителями! С отцом и матерью!
— А у меня нет больше родителей, кроме отца и матери! — сказала Дерен и гордо вышла из класса.
В коридоре она приложила ухо к двери и прислушалась: она всегда так делала, когда ее выгоняли в коридор, потому что учителя обычно после ее ухода разражались длинными и чрезвычайно забавными
— Мистер Шекли, почему вы сказали, что Дерен не решила задачу? Она и не могла бы ее решить, раз вы выгнали ее из класса!
— Шелтон, я не ожидал от вас такого! Вы защищаете эту грубую девочку? — удивился математик.
— Вы сказали неправду, и это несправедливо! — голос Томми звенел от негодования.
— Как вы со мной разговариваете?! — взъярился мистер Шекли.
— В данный момент я разговариваю так, как мне не позволяется. Такой тон позволяется, видимо, только вам, — произнес Томми.
Дерен услышала, как ахнул класс. Два одинаковых случая за один урок!
— Том Шелтон, выйдите вон и присоединитесь к Ханбек, раз уж вы ее так защищаете, — процедил математик.
Дерен отскочила от двери, и правильно сделала — дверь распахнулась, Томми вышел в коридор.
— И зачем ты это сделал? — спросила она.
Томми молчал.
— Мне-то все равно, ты же знаешь, как я себя веду на уроках, а тебе зачем портить отношения с учителями? — снова спросила она.
— Шекли поступил несправедливо по отношению к тебе, — ответил Томми. — А вообще… — Он покраснел и отвернулся.
— Что вообще? — допытывалась Дерен.
— Ну, мне нравится, как ты ведешь себя на уроках.
— Почему? — не поняла Дерен.
— Потому… потому что ты мне вообще нравишься.
Томми окончательно смутился и опустил голову.
Дерен вдруг почувствовала, что тоже краснеет. Она никогда не думала о Томми Шелтоне как о своем мальчике. А он симпатичный: темные волосы, голубые большие глаза…
— Знаешь что? Давай уйдем отсюда и где-нибудь посидим, — предложила Дерен.
— Давай! — обрадовался Томми.
Когда они спускались по лестнице, одежда Томми вдруг превратилась в рыцарские латы, он споткнулся и упал в лестничный проем, слетевший с Томми шлем со звоном покатился по лестнице…
— Томми! — закричала Дерен и проснулась.
Вот всегда так — ни разу ей не удавалось досмотреть этот сон до конца. Тогда они с Томми пошли в зеленый парк, который находился неподалеку от школы, выбрали самую симпатичную скамейку — потом она стала их скамейкой — и долго разговаривали. Томми купил две порции мороженого, и Дерен рассказала ему о мороженом, которое покупал ей папа, а потом и о папе, и о маме, и Томми рассказал о своих родителях. А когда стемнело, он проводил ее до дома, и они договорились после уроков опять пойти в парк — столько еще всего осталось недосказано! Да, даже сейчас Дерен рассказала Томми еще не все, хотя уже точно можно говорить, что они — вместе. Томми хороший, он симпатичный и умный, и многие девчонки ей завидуют. И с ним гораздо интереснее, чем с плаксами-подружками, которые боятся учителей, или с теми же мальчишками: они только и норовят дернуть за волосы или ущипнуть за попку, даже старшеклассники. Томми никогда этого не делал, потому что он лучше всех мальчишек. Он вообще лучше всех.
За окном слабо брезжил рассвет, и первая птица что-то вяло чирикала в ветках дерева. Дерен снова закрыла глаза — вставать было еще рано.
Ей приснилась длинная желтая дорога и маленький красный автомобиль. За рулем сидела она, Дерен, и одновременно это была мама. Мама-Дерен ехала быстро-быстро, так, что ветер свистел в ушах, и пела красивую песню. А следом за красным автомобилем ехал зеленый, и в нем сидел Томми, и Томми был папой, и он тоже пел эту песню. Потом обе машины выехали на большой желтый пляж, на котором никого не было, кроме них двоих. И огромное синее море шумело, волны с глухим стуком ударялись о берег, и вдруг одна волна раздулась и лопнула с ужасным звуком.
— Черт подери! Лопнула! А у меня, как назло, нет нового колеса! — сказал Томми хриплым басом.
— Не волнуйся, Дик, оно у нас есть. Я положил запасное, так что ты уж меня цени, — ответила мама дребезжащим тенорком.
Дерен снова проснулась и затрясла головой — приснится же такая белиберда! Но голоса не умолкали:
— Тебя не за что ценить, потому что ты козел и придурок. Но за колесо спасибо. Что бы мы сейчас делали без колеса, пришлось бы машину куда-нибудь все утро отволакивать, чтоб не засветиться, — прогудел бас.
— Ну да, — поддакнул тенорок. — И дело бы накрылось. Нам надо скорее менять колесо, уже светло.
— Не ори так, — шикнул бас, — тебя и глухая тетеря расслышит. «Дело, дело!» Помолчал бы лучше.
— Так все же спят, — ответил тенорок и чем-то зазвенел и застучал.
Дерен поморщилась: кому приспичило менять колесо у самой калитки их дома. Этот дребезжащий действительно орет так, что и мертвого разбудит, да и второй ему не уступает. Что им тут понадобилось?
Она снова закрыла глаза, и внезапно смутная тревога охватила ее. Папа вчера был какой-то озабоченный, лицо у него было не такое, как всегда. Может быть, эти козлы приехали к нему?
— Да нет, они, наверное, даже не у нашей калитки, просто по утрам звук доносится лучше, — вслух сказала Дерен, но чувство тревоги не проходило.
Дерен встала и подошла к окну. Открыв его, она высунулась почти по пояс и посмотрела на калитку. Машины не было видно. Надо было, конечно, подождать: вдруг они опять появятся, но утренний воздух был очень холодным, и Дерен, поежившись, поспешила забраться обратно в постель.
Ни голосов, ни шума мотора не было слышно, и она заснула.
…Отец стоял рядом с большим зеленым куском и улыбался, держа руку за спиной.
— Что это, папа? — спросила Дерен.
— Не скажу, дочка, пока ты сама не догадаешься.
— Это мышка, или птичка, или рыбка, — скороговоркой произнесла Дерен.
— Неправда, — засмеялся отец. — Это не птичка и не рыбка, это не мышка.
— А что же это? — Дерен подошла поближе.
— Это я, — отец опустил руку, она была пуста.
— Ты даришь мне себя? — спросила Дерен.
— Да, и прошу тебя поберечь меня. У тебя ведь никогда не отнимали игрушек, ты никому их не давала отнять. Я хочу, чтобы меня не отнимали у тебя.