Последний бойскаут
Шрифт:
Джимми телевизор не смотрел принципиально, разве что новости иногда. И когда к бабам заходил — первым делом вырубал ящик. Она в писк: «Ой, а по третьему каналу… А в три пятнадцать… а…» А Джимми сразу обрывал:
— Если тебе, подружка, нужен я, то ради Бога и всегда пожалуйста. А если тебе приятнее проводить время с этой лопочущей коробкой, то я пошел. Позвоню как-нибудь, узнаю, хорошо ли тебе с телевизором и не родила ли ты пяток мелких ящиков, с которыми удобно: есть не просят и новости показывают.
Естественно, после таких рассуждений все девчонки немедленно бросались к Джимми и клялись, что в жизни больше никогда не включат телевизор, только бы дорогой и чудесный Джимми Дикс не уходил. Джимми относился к этим клятвам весьма снисходительно: он знал, что все равно потом уйдет и, наверное, не вернется — ведь если встречаться со всеми девушками, которых когда-то трахал, быстро сойдешь на нет, только бледная тень от тебя и останется. А еще Джимми знал, что бабы все равно будут смотреть телевизор, он им слаще любой конфеты, приятнее любой одежки; телевизор показывает бабам красивую и веселую жизнь, состоящую из яркой рекламы, телеигр, где каждый день кто-то выигрывает бешеные бабки, мыльных сериалов, тягомотных и занудных, но зато со счастливым концом. А в нашей жизни, тоже тягомотной и занудной, счастливого конца что-то пока не предвидится, и рекламировать в ней нечего, и бабки, которые другой загреб на телеэкране за одну секунду, ты получишь, если будешь два года пахать, как вол. Мужики лучше понимают, что ящик врет, как сивый мерин, и им противно от этого; а девчонки, наоборот, смотрят во все глаза и мечтают: «Когда-нибудь этот актер приедет в наш город и увидит меня. Он упадет на колени и скажет: «О, вы божественны!» Дурочки. Наивные глупышки, что молодые, что старые. Вместо того чтобы на всяких Томов Крузов пялиться, лучше бы по сторонам глядели, сколько хороших ребят без ласки мыкаются, злыми становятся. Были бы у этих твердокаменных охранников хорошие девчонки — может, они и не парились бы сейчас в этих суконных гробах, бедняги. Хоть и сволочи, а и бедняги тоже. Их бы сам дьявол, наверное, пожалел, если бы увидел, — у него на сковородках и то холоднее.
Джимми достал ножик и принялся выцарапывать на коре дерева свои инициалы. Да уж, непростая работа — быть частным сыщиком, ведь так и полдня можно просидеть под этим деревом, а Беннард так ничего и не сделает.
Джимми абсолютно не доверял Беннарду. Зато он доверял своей интуиции. Именно она, а вовсе не крепкая рука и ловкость, в первую очередь сделала Джимми Дикса лучшим игроком «Лос-Анджелесских жеребцов».
И сейчас у него было предчувствие какого-то важного события, какой-то своей необходимости для совершения этого события, ради чего можно было стоять за деревом не то что полдня, а и все сутки.
— Эй, парень, дай-ка закурить! — раздался вдруг надтреснутый старческий голос.
Джимми осторожно выглянул из-за дерева. Нет, ничего особенного: обыкновенный старикашка, с розовой плешью и в толстых носках, кокетливо спущенных на альпинистские ботинки. Вид у него был задорный и вместе с тем неприятный. К черным ботинкам жалась маленькая беленькая болонка, до смерти перепуганная лаем своих злобных собратьев, доносившимся из-за забора.
Дикс решил немного поболтать с лысым «альпинистом». Внимания это привлечь не должно, дерево находилось не очень близко к особняку, и только острое зрение Джимми позволяло ему видеть то, что происходит во дворе. А потом эти козлы явно пока никуда не собираются — для начала они успокоили бы собак.
— Сейчас, дядя.
Он выщелкнул из пачки сигарету и протянул старику. Однако тот не взял ее.
— Ты чего не берешь, курево нормальное, — удивился Джимми.
— А я не курю, — весело глядя своими голубыми глазками, ответил старикан.
— А зачем тогда просил? — еще больше удивился Дикс, убирая пачку обратно в карман.
— Ради эксперимента, — важно ответил старик, беря болонку на руки и поглаживая ее.
— В жизни не видал, чтобы сигарету просили ради эксперимента, а потом не брали бы ее, — озадаченно произнес Джимми.
Ему страшно захотелось курить, он снова достал пачку и щелкнул зажигалкой.
— А я в жизни не видал, чтобы негр дал кому-нибудь сигарету просто так, — парировал старичок. — И не только сигарету, чтобы вообще что-нибудь дал.
Джимми чуть не уронил зажигалку.
— Дядя, ты что тут чепуху несешь? Негры-то тут при чем, скажи, пожалуйста.
— Негры — они при всем, — с видом китайского мудреца произнес старикашка, не переставая поглаживать жалобно скулившую болонку.
— При чем — при всем? — начал сердиться Джимми. — Ты можешь объяснить свои идиотские слова?
— Вот-вот, — кротко сказал старичок. — Все ругательства — от негров, наркотики — от негров, сколько людей невинных этой дрянью загублено…
Джимми открыл было рот, но старикашка не дал ему сказать. Он продолжал, время от времени скорбно возводя глаза к небу и цокая языком:
— Песни эти дурацкие — от негров, танцы — тоже, молодые, вместо того, чтобы делом заниматься, музыку слушают, мячик гоняют.
— Сам, что ли, никогда музыку не слушал? — Джимми рассердился окончательно.
— Я никогда не слушал музыку! — завизжал старичок. — И мячик не гонял! Надо же такое придумать — бегают по зеленой травке сплошные негры, негры, негры и мячик гоняют, и гоняют мячик!
Джимми внимательно посмотрел на старичка и вдруг понял, что у того не совсем в порядке с мозгами. Ему моментально стало весело. Ну, слава Богу, развеялся, с сумасшедшим умную беседу завел о цвете кожи. Этого-то можно запросто на другую тему переключить, а другому, нормальному, пришлось бы и в рожу заехать, чтоб замолчал.
Джимми в свое время, когда он еще не был лучшим в «Жеребцах» и только учился профессиональному футболу, пришлось вытерпеть немало насмешек и издевательств. Он молчал и не нарывался, но помнил все эти обидные слова до сих пор. «Черномазый», «обувная щетка», «негатив» — Дикса снова передернуло при одной мысли об этом. Чертова страна, безумная страна, где сенаторы — сволочи, каждый второй — ублюдок, и даже сумасшедшие — и те расисты.
Дикс крепко сжал кулаки. Ладно, приятель, успокойся, тебе надо сейчас друга выручать, а не о своей коже думать. Здесь, наверное, сам воздух такой, в этом районе, который делает из людей или дебилов, или сволочей. Дебил — вот, перед ним, мутно смотрит на верхушку дерева, гладит собачку — а собачка-то не понимает, что ее хозяин не в себе, скулит и жмется к нему. А сволочи — вон, за забором, и их собачки — Джимми поморщился от лая — неплохо понимают, кто их хозяева. Если бы им дали волю, этим собачкам, они прежде всего набросились бы на этих ублюдков с каменными рожами, а потом — на Беннарда. Вот было бы хорошо!
Джимми улыбнулся своей мечте и даже слегка прихлопнул в ладоши.
— Тебе весело? — укоризненно заговорил старикашка. — А дерево зачем исцарапал? Про девчонку свою что-то писал или про себя? Нехорошо это, парень. Ты хоть и добрый, сигарету мне дал, а все равно негр. Что с вас возьмешь, вы только и умеете что мяч гонять да с девчонками развлекаться.
В глазах Джимми мелькнула веселая искорка.
— А скажи мне, дядя, с девчонками, что, тоже одни негры развлекаются или белые тоже иногда себе позволяют?