Последний бойскаут
Шрифт:
— А ну давай, быстро пошли отсюда, — Джимми взял девочку за руку и повел ее по коридору, бормоча:
— Хорошо, что она такая отрава, наговорила гадостей и убежала. А то ведь эти кретины не постеснялись бы и при ребенке такой вопрос задать.
Честно говоря, Джимми жалел о присутствии Дерен — совсем немного. Ему хотелось знать, что ответила этому полицейскому Сара.
— А ты уже знаешь, кто увез папу? — спросила Дерен, доверчиво держась за огромную ручищу Джимми.
— Пока нет, — увидев, как моментально скисла девочка, Дикс поспешил добавить:
— У меня есть на примете несколько мерзких типчиков.
Дерен с удивлением отметила про себя, что у Джимми слово «малышка» звучит как-то иначе, чем у остальных. В любом другом случае она бы вскинулась и сказала бы все, что думает по этому поводу, а здесь — только улыбнулась и похлопала Дикса по руке.
Они вошли в телефонную будку. Джимми бросил жетон в щель автомата и набрал номер. Дерен ковыряла носком ботинка отставшую серебряную краску будки.
— Здравствуй, моя дорогая. Узнала? — умильным голосом заговорил Джимми.
Дерен фыркнула. Джимми слегка ткнул ее между лопаток и продолжал:
— Почему я тебе звоню? Да просто, чтобы услышать твой голосок.
Он замолчал и долго слушал. За это время Дерен успела состроить ему все рожи, которые знала. Джимми не оставался в долгу, перемежая свои гримасы короткими «да» и «ага» в телефонную трубку.
— Ну перестань, Большая Мама, это я просто спьяну наболтал. И совсем ты не толстая. Нет, я правду, ну вот ни капельки не толстая. Ты настоящая женщина, Большая Мама, ей-ей.
— Большая Толстая Настоящая Мама! — провизжала Дерен и залилась смехом.
Джимми шутливо зажал ей рот рукой и сказал в трубку своей невидимой собеседнице:
— Я хотел попросить тебя об одной услуге, дорогая. Нет, нет, я звоню не поэтому, просто понадобился один адресок, а помочь мне можешь только ты. Я же знаю, что ты не откажешь, ты же добрая.
Дерен присела на корточки и беззвучно смеялась, от избытка чувств дергая Джимми за штанину.
— Так вот, Большая Мама. Есть тут один человечек, зовут его Келвин Беннард. Ну да, тот самый.
Дерен поднялась и серьезно посмотрела в глаза Диксу. Он кивнул ей.
— Зачем? А вот я к тебе загляну как-нибудь вечерком и все расскажу. И не только это расскажу. И покажу, конечно, как же без этого. Много чего покажу. Ах, тебя только одно интересует? И это покажу, — Джимми вдруг заметил заинтересованное лицо Дерен и осекся.
— Большая Мама, мне нужен адрес этого человека. Как — не знаешь? Он получает билеты на каждый матч. Вот и посмотри, куда ты их отсылаешь.
Дикс положил трубку на плечо и заговорщически подмигнул девочке:
— Это я ей соврал, что она не толстая, чтобы она не заартачилась и дала адрес. А на самом деле она ужас какая толстая. Вот увидишь, сколько времени она будет искать этот чертов адрес.
— Послушай, а ты уверен, что это именно тот адрес? — спросила Дерен.
— Если честно, то не совсем, — ответил Джо. — Но я же сказал тебе, что в таких случаях надо искать ближайшего негодяя.
Наконец Большая Мама появилась. Джимми крепко прижал трубку к уху и не обращал больше внимания на Дерен, чтобы не пропустить ни одного слова. Он размашисто написал адрес на странице лежавшей на полке будки телефонной книги и с хрустом вырвал страницу.
— Идем? — спросила Дерен.
— Идем, — согласился Джимми. — Я — куда надо, а ты — домой.
— Я пойду с тобой, — заупрямилась девочка.
— Слушай, — Дикс снова взял ее за плечи, — если ты не будешь слушаться, то я вообще никуда не пойду. Отвел бы тебя домой, да некогда.
— Ну вот еще, будешь меня домой за ручку отводить, как малявку, — обиделась Дерен. — Сама доберусь.
— Нет, ты уж лучше дождись маму. Знаешь почему? Эти люди — те, которые увезли твоего папу, — они довольно-таки опасные. И они могут…
— Я их не боюсь, — перебила его она.
— А дело не в этом, — спокойно ответил Джимми. — Дело в том, что им наплевать, боишься ты их или не боишься. Я думаю, ты не будешь утверждать, что справишься в одиночку с четырьмя здоровыми мужиками, раз даже твой папа не смог с ними справиться?
— Это правда, — с сожалением вздохнула девочка.
— И потом, подумай о маме. Если вдруг тебя украдут, каково ей будет беспокоиться за вас обоих?
— Ладно, — кротко согласилась Дерен.
Джимми пристально посмотрел на нее: что-то уж больно послушной она стала. Но выяснять, в чем тут дело, не было времени. Он потрепал девочку по волосам и сел в машину.
Оглянувшись, чтобы помахать Дерен рукой, он увидел, что она до сих пор стоит в телефонной будке. Но машина ехала быстро, и Джимми не успел заметить, что девочка вырывает из телефонной книги еще одну страницу — ту, на которой четко отпечатались буквы и цифры адреса, — оставалось их только обвести карандашом.
Сенатор Келвин Беннард восседал в кресле и с легкой снисходительностью наблюдал, как суетятся вокруг него тележурналисты: устанавливают свет, выбирают ракурс, робко просят чуть-чуть повернуть голову… И все ради того, чтобы он, Келвин Беннард, сказал в камеру несколько слов по поводу очередной разборки баскетболистов. Журналисты хотели сделать большое интервью — но он отказался, сославшись на занятость. «Чаще говори «нет» — тебя будут больше уважать» — эту истину Келвин затвердил еще с детства. И потом, избирательная кампания уже проведена, и проведена успешно, и можно вполне рассчитывать на значительный перевес голосов. Так что незачем лишний раз светиться на экране. И потом, эти журналисты — крайне неприятные существа, от них всего можно ожидать. Поэтому, соглашаясь на интервью, Беннард всегда заранее требовал список вопросов и затем неуклонно ему следовал, отказываясь отвечать на вопросы, не указанные в представленном списке.
На вопрос о баскетболистах Беннард уже подготовил ответ — в меру запутанный, в меру уклончивый, в меру жизнерадостный — и теперь не спеша проговаривал его про себя. Главное — это побольше сказать, улыбнуться, даже подмигнуть — а реального положения не касаться. Зачем лишние хлопоты? Скажи он сегодня этим что-нибудь конкретное — завтра обязательно новые набегут: «Что вы имели в виду под этим словом?» «Почему вы ответили этой фразой?» И изволь выкручиваться.
Сенатор Келвин Беннард не любил выкручиваться. Он любил, чтобы все вокруг было ясно, спокойно и шло, как по накатанному. Он обладал сокрушительной логикой, и не каждому удавалось его переспорить. А хладнокровие Беннарда даже вошло в поговорку.